Лояльность этруска лишь однажды выдержала испытание. Проезжая Кампанию на пути к Капри, спутники Цезаря устроили пикник в пещере. Место было небезопасным, и во время трапезы произошел вызвавший панику обвал. Сеян прикрыл Тиберия и принял на себя камень, который мог бы убить господина. Такое доказательство преданности было отмечено, но было ли оно истинным? Это могло означать, что жизнь Тиберия была нужна этруску, пока наследники еще живы.

Общественное мнение Рима пролило свет на ситуацию. Не вызывало сомнений, кто из них главный. Тиберия считали удалившимся на Капри, чтобы скрываться там в компании астрологов и проводить время в бесчисленных оргиях,[50] человеком же, ухватившим судьбу за хвост и пользующимся наибольшим влиянием, был Сеян. День его рождения праздновался публично, ему посвящались храмы и совершались возлияния, люди клялись судьбой Сеяна, так же как и судьбой Тиберия, он был в дружбе с сенатом и народом. Старик на Капри мог поздравить себя с тем, что с дальнего расстояния он может видеть перспективу, которой не имел в Риме. Самое отсутствие Тиберия ясно свидетельствовало о фактах, которые в противном случае могли быть незамеченными.

Были и другие тревожные приметы. Преторианцы находились всецело в распоряжении своего начальника. Хуже всего было то, что его влияние распространялось и на личное окружение Цезаря. Всякие действия и высказывания Цезаря тотчас доносились этруску, а у Тиберия не было возможности получать информацию об этруске. Агриппина содержалась на Пандатарии, Нерон — в Понтии, и, если бы слабый ручеек общения с внешним миром истощился, Тиберий мог бы стать таким же пленником, как и они.

Теперь задачей Сеяна стало разными способами — то ли дружеским отношением, то ли запугиванием — собрать вокруг себя партию, которая поддерживала Агриппину. Следующим шагом, если бы он успел это сделать, было бы переложить на Тиберия ответственность за действия против Агриппины и таким образом стать во главе коалиции партий, перед которыми Тиберий оказался бы в одиночестве.

Постороннему наблюдателю вполне могло показаться, что положение Тиберия слабее и опаснее, чем когда бы то ни было. Однако старик знал, что ему следует предпринять. И на Капри царили полные покой и тишина.

Выбор времени и удобного момента зависел от определенных событий. Критический момент мог наступить со смертью Агриппины и ее сыновей. Сам Тиберий стал заложником их жизни, ибо Сеян никогда не осмелился бы прямо выступить против него, если Тиберий мог вернуть их на свое место. Поэтому у Тиберия были все причины, чтобы не допустить самоубийства Агриппины.

Когда на Понтии скончался Нерон, начался первый этап опасной игры. Тиберий несколько издевательски предложил Сеяну взять в жены вдову Нерона. Она была его внучкой — дочерью его сына Друза. Тиберий решил оказать Сеяну честь и предложил консульскую должность в своей компании. Таким образом, Сеяна отослали в Рим, чтобы он занял должность от имени их обоих. Его влияние к этому времени было безгранично. Двери его дома осаждали просители, жаждавшие отметиться на стороне победителя. Он испытывал тот восторг всесилья, незнакомый Тиберию и к которому тот никогда не стремился. Люди обращались к нему как к коллеге Тиберия, и не только потому, что он был консулом. Один из способов уничтожить кота — перекормить его сметаной.

На Капри — тишина.

Однако там ум более великий, холодный и расчетливый, чем у этруска, словно вычислительная машина, уже начал свою сложную и тонкую работу. Тиберий на Капри раздумывал. Однако машина ни звуком не выдавала своей работы. В суетливом и говорливом Риме присутствовали надежда и страх, сомнения и уверенность, бешеная энергия и осторожные предположения, но над озаренными солнцем скалами и бирюзовыми водами Капри простерлась мертвая тишина.

События развивались неспешно. Следующий шаг, видимо, был сделан, когда через пять месяцев Тиберий отказался от консульской должности. Сеян вынужден был последовать за ним, и два суффекта стали их заместителями. Старик выдержал свой замысел до конца. Это должно было заронить в душу Сеяна хоть робкий проблеск сомнения, который вынуждает людей торопиться и выдать свои замыслы. В июле суффектом стал Луций Фульциний Трион, принадлежавший к партии Сеяна. В глазах других Тиберий мог быть безответственным и капризным, однако Сеян, кажется, был информирован лучше. Появились знамения, некоторые из которых, если это действительно так, могли быть подкинуты самим Тиберием. Тиберий, конечно, был мастером играть на нервах, что всегда было высшим искусством в Риме.

Хотя Сеян теперь был свободен от консульских полномочий, он не спешил на Капри. Тиберий сказал, что сам направляется в Рим. Затем он возвысил Сеяна до поста проконсула — одной из главных должностей принципата. Поощрив его таким образом, он ловко нанес удар, назначив отправлять жреческие полномочия одновременно Сеяна и Гая Цезаря. Это возложение имперской мантии на Гая, смягчившее сторонников Агриппины, умерило пыл партии этруска и было столь многозначительным, что Сеян забеспокоился. Он просил разрешения вернуться на Капри, навестить свою больную невесту. Тиберий туманно отвечал, что все они собираются посетить Рим. Вскоре после этого в сенат поступило послание, в котором Сеян упоминался без всех его титулов, а также было запрещено оказывать божеские почести живым людям.

Такой удар вернул Сеяна к действительности. Он понял, что, если не рискнуть сейчас, завтра может стать поздно. Все было готово. По приезде в Рим Тиберия следовало убить. Старик на Капри, должно быть, ухмылялся. Он и не собирался в Рим!

Это было еще не все. Главный ход он приберег напоследок. Лишь одна ступень отделяла Сеяна от трона Цезаря — отсутствие трибунской власти, второй основной власти в империи. И здесь Сеян промахнулся, а Тиберий наконец поймал на крючок и подсек долгожданную рыбку.

Однако Тиберий так и не появился перед этруском, чтобы преподнести ему последний подарок. Все это время он направлял послания в сенат или непосредственно Сеяну с самыми противоречивыми известиями. Он здоров, он нездоров, никогда не чувствовал себя лучше, он на краю могилы — ему удалось сбить всех с толку, скрывая свои замыслы и маскируя свои действия. Число людей, ожидавших, чем кончится дело, росло. Сеян не мог решиться отступить и не мог решиться на последний шаг. Многие стали избегать встречи с ним или оставаться с ним наедине.

И вот 1 октября Фульциния Триона сменил суффект Публий Меммий Регул, который не был на стороне этруска. Тиберий все еще оставался на Капри.

События стали разворачиваться, когда однажды утром Сеян пришел в здание сената и встретил там Невия Сертория Макрона. Он хорошо знал Макрона, одного из офицеров преторианской гвардии на Капри, приписанного к имперскому дому. Он, должно быть, очень удивился. Это появление требовало по меньшей мере объяснения. Макрон был воплощенная вежливость и почтительность. Он, улыбаясь, что-то шептал на ухо Сеяну. Он находился в Риме по делам — для наблюдения за получением инвеституры с трибунскими полномочиями. Этруск понял. Настал великий миг! Довольный, едва веря в свою удачу, пока сам не удостоверится, он помчался в сенат.