Точно так же объединились остальные братья, узнав о попытках Карла найти жену в Гамбурге. Всем им было глубоко небезразлично, какую семью выберет Карл. В конце концов, неподдельные узы братской любви были выкованы на Юденгассе, и никакие другие узы не могли с ними сравниться. «Обещал ли кто-нибудь нам больше, когда все мы спали в одной тесной комнатке на чердаке?» — спрашивал Соломон, когда Натан ворчал из-за того, что какие-то консоли продали слишком быстро. Такие воспоминания не забываются, как бы далеко друг от друга ни жили братья и какими бы горькими упреками ни осыпали друг друга в письмах.

Размер — и предел — братского единства проступили наиболее явственно, когда братья спорили о том, менять ли условия договора о партнерстве 1815 г. В результате крупных операций 1814–1815 гг. возник запутанный узел финансовой взаимозависимости, который невозможно было распутать без огромного труда. Возник вопрос, позволить ли Джеймсу основать новое отделение в Париже под недвусмысленно коллективным именем «Братья Ротшильд» (de Rothschild Freres). Хотя Джеймс был против слияния счетов различных учреждений, тревожился и Амшель, боясь, что Джеймс может вовлечь его в рискованные операции. Их с Карлом удалось переубедить, только когда Джеймс согласился, что капитал компании не станет достоянием гласности. Братья приняли важное решение, и их скрытность создала стойкий прецедент. Результат стал компромиссом, на достижение которого ушло почти два года. В договоре 1818 г. партнерство братьев определялось как «три совместных торговых учреждения, управляемые под общей взаимной ответственностью названных пяти партнеров», но в то же время «образующих всего один общий совместный концерн». Тонкое различие, которое довольно точно излагало способ, каким братья преодолели свои личные разногласия благодаря глубокому и стойкому пониманию общей братской цели.

В 1823 г. в Лондоне были опубликованы 12, 13 и 14-я песни «Дон-Жуана» Байрона. В то же время автор принял участие в Греческой войне за независимость — как оказалось, с роковыми для себя последствиями. К тому времени Байрон одинаково славился и вольнодумством, и своей аристократической расточительностью. Тем не менее в поздних произведениях он остро сознавал власть денег — и особенно новый тип финансовой власти, которую олицетворял Натан Ротшильд.

Эти строки неоднократно цитировались и прежде. Однако имеет смысл прочесть и следующую строфу, так как она тонко иллюстрирует двойственные чувства, с какими современники относились к эффектному финансовому буму начала 1820-х гг. Для Байрона Ротшильд и Бэринг, вместе с «либеральным нашим Лаффитом», были «владыками настоящими вселенной», от которых

Далее Байрон поразительно точно характеризует тот аскетический материализм, который, как мы видели, отличал ранних Ротшильдов. Более того, будет вполне логичным предположить, что размышления поэта об их «классической воздержанности» навеяны самим Натаном:

Предположение Байрона — пусть даже и сатирическое, — что Натан Ротшильд, вместе с Александром Бэрингом, «вершит политику», требует некоторого разъяснения. Разумеется, Бэринги были широко известны. Подобно Ротшильдам, семья происходила из Германии (Фрэнсис Бэринг эмигрировал из Бремена в 1717 г.); и, подобно Натану, сын Фрэнсиса, Джон, сколотил состояние на текстиле, производя шерсть. Позже, в 1770 г., его сыновья основали торговый банк «Братья Бэринг» (Baring Brothers). Однако Бэринги, будучи лютеранами, без труда влились в общественную элиту Эксетера, а позже Лондона. Младший сын Джона, Фрэнсис, с 1784 г. был членом парламента, с 1779 г. — членом правления Ост-Индской компании, а в 1793 г. ему пожаловали титул баронета. Александр, его сын и преемник в банке, также стал членом парламента в 1806 г. В противоположность им, всего за несколько лет до выхода «Дон-Жуана», роль Ротшильдов в финансировании войны с Наполеоном по-прежнему оставалась в основном тайной, известной лишь представителям политического и финансового «внутренних кругов». Даже имя парижского банкира Жака Лаффита пользовалось куда большей известностью, чем имя Ротшильдов: в 1814–1820 гг. Лаффит был директором Банка Франции, а в период Ста дней, в числе прочих, финансово поддерживал Наполеона. Что же произошло за годы, следовавшие после Ватерлоо? Почему Натан стремительно приобрел такую славу — в том числе дурную, — что про него можно было сказать, что он «в Англии политику вершит», «царит на всех великих сеймах и конгрессах» и «дарит радости и горести»?

Ответ можно поискать в том, что следует назвать (употребив фразу, бывшую в ходу при сходных обстоятельствах, но на сто лет позднее) экономическими последствиями мира — 2-го Парижского мирного договора 1815 г., навязанного Франции после Ватерлоо. 1-й Парижский мирный договор 1814 г. не подразумевал никаких контрибуций, однако после Ватерлоо победившие участники седьмой антифранцузской коалиции (Великобритания, Россия, Австрия и Пруссия) были настроены не столь милосердно. Наряду с желанием наказать французов за действия тех, кто вновь сплотился вокруг