Ты уже проснулся и открыл глаза, а я быстро зажмурилась. Боялась на тебя посмотреть. Слышала, как ты потихоньку одеваешься, выходишь на цыпочках. Я встала, только когда услышала урчание мотора. Ты поехал заправить газовые баллоны. И набросилась на книгу, как будто в ней было мое спасение. От некоторых слов у меня перехватило горло: «Я несчастное человеческое дитя!» Или: «Всю свою жизнь посвятила тебе, с первой минуты, когда мои глаза увидели тебя». Слезы мешали мне читать. Я медленно приходила в себя после кошмара последней ночи. «У меня нет сил выпустить мои письма из рук, письма, которые ты будешь держать в своих руках». Монашка писала любимому, и он читал эти письма. Я же всегда боялась, что ты неожиданно войдешь в комнату и поймаешь меня на месте преступления. Монашка умерла двадцать восьмого июля тысяча семьсот двадцать третьего года. О ней написали: «Полвека умирала от любви, которая не давала ей умереть». Будет ли так со мной?.. Неожиданно для себя я взглянула на настенный календарь: вчерашняя страничка не сорвана, на ней двадцать восьмое июля… Так одно несчастное человеческое дитя узнало о другом в годовщину его смерти… Мне сделалось нехорошо, я почти физически ощутила присутствие той женщины… Она очень страдала. Как страдаю я… Мы выбрали себе разных любовников. Тот оказался ее недостоин, она же была прекрасным человеком…

А я… достойна ли тебя?..

Я стояла посреди комнаты, как бы ожидая ответа монашки, ее осуждения… Она поддалась грешной любви, но раскаялась и умирала в согласии с Богом… А я не жила в согласии даже с собой, всегда боялась переступить проклятый круг лжи… Я стояла и неожиданно услышала шум мотора — ты вернулся…

Все это происходило вчера. Сегодня я уже снова твоя жена. Шок прошел. То, что ты подсунул мне «Письма», — случайность. Но на воре шапка горит… Ты рубишь дрова в сарае, слышатся удары топора, а я пишу тебе свое шестое письмо…

Конец октября 68 г

Я стояла в прихожей и надевала пальто, когда ты неожиданно открыл входную дверь. Сначала посмотрел на меня, а потом на чемодан.

— Куда ты собралась, Эльжбета? — спросил ты.

Я ничего не могла из себя выдавить. Только глупые слезы.

— Ты снова плачешь?

Ты прижал меня к себе, я почувствовала запах сигарет, туалетной воды, пота. Запах того единственного на свете мужчины, который казался мне потерянным.

— Как давно? — спросила я тихо.

— Со второго письма.

Итак, все подтвердилось. «У меня нет сил выпустить мои письма из рук, письма, которые ты будешь держать в своих руках». Ты держал в своих руках каждое мое письмо, но, несмотря ни на что, оставался со мной. И любил меня. Как я любила тебя. «Кристина Хелинская — это твои ненастоящие имя и фамилия». Это не был вопрос, это было утверждение. Таким образом ты давал мне понять, что знаешь все.