У Айзека порода чувствуется, у этого – угадывается. Все ж простоват… курносенький, с кругленьким подбородочком и по-детски пухлыми щечками, он пытался казаться грозным, но вместо этого выглядел смешным.

И я улыбнулась.

Не стоило этого делать, а я улыбнулась.

Глядя в синие наивные глаза его… И получила тычок в плечо, заставивший покачнуться. А удар кулаком в грудь выбил воздух… твою ж, где обещанная защита? Меня схватили за шею, сдавили, перекрывая воздух… и время бы испугаться, позвать на помощь… в конце концов, пожелать этим уродам чего-нибудь доброго, но я лишь думала, что дети могут быть жестоки… даже почти взрослые дети могут быть жестоки…

Пощечина.

И боль в щеке.

Разбитая губа, кажется… А кто-то уже выкручивает руку – вид крови их раззадорил, и мне думается, пора что-то предпринять, пока меня просто-напросто не разорвали. Вот и верь после этого… как же, защита… Почему эта треклятая защита не работает?

Кто-то пытался содрать жакет, кажется, я пыталась сопротивляться, за что получила по лицу… и в стену лбом, в голове загудело… Жакет содрали, и кто-то вытащил блузку, чьи-то влажные руки шарили по телу, и от этого было настолько отвратительно, что…

– Что здесь происходит? – ледяной этот голос пробился как сквозь туман. – Что вы творите, уроды малолетние?

– Да она сама…

Хватка ослабла.

А боль усилилась. И в глазах потемнело, и дышать… я так хотела дышать, а не могла… и кажется, в ушах звенело, а стена, на которую я оперлась или меня оперли – вот уж точно не знаю, – вдруг провалилась, и я упала… падала долго-долго, наверное, потому и успели подхватить.

– Тише.

От Малкольма пахло туалетной водой и формалином, и еще спиртом тоже, но сладковатый гнилостный формалиновый запах забивал прочие.

– Что ж ты такая везучая-то? – он держал меня осторожно, нежно даже. И кажется, куда-то нес. А я плакала… я тысячу лет не плакала, а тут слезы потекли, причем все сразу, которые только успели накопиться. Я и не знала, что во мне собралось такое количество воды.

Надо перестать.

Успокоиться…

– Арина, глянь, пожалуйста. Я в этом ничего не понимаю, но с ней явно что-то не то… – меня уложили на кровать.

Или на пол?

Или еще куда-то? Или не уложили? Все плывет, все меняется… и людей не вижу, только пятна разноцветные. Вот белое, вот розовое… и рыжее тоже, это Малкольм… Он не такая сволочь, как я думала, и, наверное, надо будет сказать спасибо.

– Надо – скажешь, – он держал меня за руку. – Главное, не засыпай, хорошо?

Чужие ледяные руки коснулись головы. Странно, я не могла понять, где нахожусь и что происходит. Мир менялся, и я менялась, и только прикосновение этих вот рук к голове было реальным. А потом они и в голову залезли.

Леденющие.

Нельзя же так с людьми!

Или можно? Особенно когда люди – не совсем и люди и…

Отступало постепенно.

Сначала мир прекратил кружение, затем цвета стабилизировались. И не только они.

Я сидела. На чем-то довольно мягком сидела, упираясь спиной в стену.

– Глушилка, – спокойный женский голос донесся откуда-то издалека. – Причем не тренировочная… возьмите, некоторое время неприятные ощущения сохранятся. И кровотечение опасности не представляет. Малкольм, ты понимаешь, что я обязана написать докладную?

Холод.

Не только в руках холод, но и в голосе тоже, такие вот льдинки-снежинки, все оттенки синего и еще зелени немного… а четкость зрения постепенно возвращается.

Она была… красива?

Ошеломительна.

Великолепна.

Статна. Высока. Идеальна каждой чертой своей. И эта идеальность заставляла ощущать себя еще более жалкой, чем я есть на самом деле.

– Пиши, – Малкольм сидел рядом и держал меня за плечи. – И я напишу…

– Не надо…

Жалкий сип.

Докладная. Разбирательство… и у них за спиной род, а я так, выскочка из ниоткуда. Как знать, чем все закончится… Маг жизни… как же, не способный сам себя защитить маг… и вот что в итоге? Все поймут, как ошибались, и не простят.

– Надо, Марго… запрокинь голову, а лучше ляг, полежи, потерпи.

Терплю.

И разбитую губу трогаю пальцами. Хороша я буду завтра, красавица такая, что ни пером описать, ни топором вырубить. Стало вдруг смешно и горько.

Малкольм же устроился рядом.

– Я тебя чуть позже полечу. Надо, чтобы потоки стабилизировались окончательно. Глушилка – это артефакт такой. Нарушает нормальное течение энергии. В результате и общая подавленность, и спутанность сознания, невозможность сосредоточиться. Как правило, применяется, чтобы дезориентировать противника.

Дезориентировали меня неплохо.

Голова болела.

И шея.

И кажется, я уже четко ощущала разбитую губу и нос распухший. Зубы не шатались, что хорошо… синяки сойдут, а выбитый зуб восстановить куда сложнее. Я ощупала переносицу. Кажется, перелома нет. И руки слегка дрожали.

– Это я уберу, но позже… и с этим тоже разберемся, – сказал Малкольм, когда я коснулась браслета, на который возлагались такие надежды, но, как выяснилось, зря. – Арина, ты можешь глянуть?

Она дернула плечом, но снизошла до того, чтобы просто распутать нити.

Арина подняла браслет двумя пальцами, и выражение лица ее – будто в руки ей попало нечто на редкость отвратительное.

– Ошибка базового плетения, – наконец вынесла она вердикт и ткнула мизинчиком в переплетение нитей. – И здесь… в итоге заряд не доходит, и при малейшем повышении напряжения цепь просто рассыпается… поразительная небрежность.

Небрежность ли?..

Я закрыла глаза.

Браслет мне вручили… вряд ли личный… и значит, кто-то да знает, а…

– Поспи, – Малкольм накрыл меня чем-то пушистым и невесомым. – А я прогуляюсь, пожалуй… Арина…

– Присмотрю… и передай дядюшке, будь добр, что я давно предупреждала, с таким отношением к выбору поставщика дефектная продукция – вопрос времени…

Ага… а мне повезло.

Мне всегда везло.

Малкольм ушел, и это было неприятно. Неуютно. Я вдруг снова ощутила себя беззащитной, причем настолько, что впору под одеялом прятаться. А красавица уселась на стул, возложив на спинку точеные запястья. Я ощущала ее взгляд, в котором не было ни отвращения, ни неприязни, но лишь сдержанное любопытство.

– Ты не похожа на мага жизни, – она заговорила первой и, когда я не ответила, сказала: – Не притворяйся. По потокам видно, что ты не спишь… у спящих мозговая активность иначе проявляется.