во Фракии.[606] Таким образом, колонизация требовала определенной количественной нормы. Поэтому для основания всех известных нам колоний, начиная с древнейших Кум, требовалась предварительная подготовка.

Колонизация, как правило, исходила из городов, обладавших хорошей гаванью и, одновременно, крепкими внутриматериковыми связями (Халкида, Коринф, Мегара), обеспечивавшими поставку колонистов. Эти города становились своего рода переселенческими центрами, принимавшими и отправлявшими колонистов;[607] и не случайно традиция сохраняет воспоминания об объединенных усилиях двух, а иногда и трех полисов для основания одной колонии.[608]

Несомненно, что и Милет не мог бы основать своими силами даже десяти из приписываемых ему 75 колоний. Возможно, что соображения проф. М. И. Максимовой о том, что милетяне перехватили многие из фокейских колоний, вполне правильны. В основании Сиракуз, кроме коринфян, участвовали аркадяне и элейцы; в основании Леонтин — куманцы, халкидяне и позже мессенцы.

Картина бедственного положения греков будто бы «задыхавшихся от перенаселенности», заметно бледнеет, как только мы переходим от отвлеченных рассуждений к рассмотрению действительного положения вещей.

Итак, для основания даже одной колонии, город не мог обойтись только своими людскими ресурсами.[609]

Нужно особо отметить и неоднородный социальный состав колонистов: здесь и родовая знать, обычно возглавлявшая партию переселенцев, и жречество, и купцы, и ремесленники, малоземельное крестьянство и политические эмигранты, лишившиеся собственности на родине. Поэтому нет никаких оснований предполагать, подобно буржуазным историкам, ссылающимся на «Одиссею»,[610] что после осуществления колонизации все прибывшие колонисты получали равные наделы. Вероятнее всего, что ойкисты, жрецы и знать получали и лучшие и большие по размеру участки земли. Поэтому и классовая борьба начиналась в колониях с момента их основания; внутренние противоречия и социальные конфликты здесь, ввиду наличия разных полисных группировок и потока новых колонистов, были в тот период даже острее и сложнее, чем в метрополиях.

Греческие колонии возникали не только на трассах торговых морских путей, но большей частью и на сухопутных путях, связывавших материк с морем. Так у подножья гельского плато сходились дороги, ведущие внутрь Сицилии, в районы сикулов и сиканов: киликийские Солы были связаны сухопутными путями с киликийскими воротами, откуда шел знаменитый в древности и единственный путь, соединявший киликийское побережье Средиземного моря с черноморским побережьем Малой Азии. Таким образом Солы были связаны с Амисой, которая в свою очередь соединялась, кроме морского, и сухопутным путем с Синопом.[611]

В ранних карийских владениях Родоса Идима, на берегу Керамического залива, и более удаленный от моря Калинд находились на сухопутной трассе, связывающей приморскую Крию с Алабандой и оттуда — через Траллы — с сухопутной древней дорогой в глубь Азии.[612]

Ту же картину восстанавливают для придунайских колоний С. А. Семенов-Зусер и для причерноморских Т. Н. Книпович и А. А. Иессен.[613]

Это положение колоний у выхода к морю и у входа внутрь страны исключает всякую возможность «случайности» или «привычки», о которых рассуждает Хазебрек. Совершенно очевидно, что для экономического процветания колонии требовалась оживленная меновая торговля с окружающими племенами, откуда греки получали сырье и рабов в обмен на дорогие вазы, металлические изделия, керамику, масло и вино.

В сикуло-сиканских погребениях внутренней Сицилии, кроме импортной греческой архаической керамики, налицо не только местная керамика, подражающая греческой, но, что очень интересно, и местная керамика, расписанная греками;[614] это свидетельствует о приспособлении колонистов к туземному спросу, т. е. о крайней их активности в развитии меновой торговли с туземцами.

Исключением из приведенного правила среди родосских колоний была лишь Фаселида, но она была предназначена в основном для военного контроля над торговым морским путем.[615]

Таким образом, наряду с обычным типом аграрно-торговых колоний уже в этот ранний период возникали колонии-крепости, жители которых хотя и занимались транзитной торговлей и земледелием, но, одновременно, представляли собой боеспособный коллектив, предназначенный для охраны торговых путей и борьбы с пиратами. Особенно характерен тип колоний-крепостей в карийских владениях Родоса. Каждый из родосских городов представлял здесь мощное оборонительное сооружение, господствующее и над входами в многочисленные бухты и заливы малоазийского побережья и над сухопутными подступами к ним. Судя по надписи из Тимна (начало V в. до н. э.),[616] в городах было сосредоточено большое количество наемников, состоявших на службе и у государства и у частных лиц. Все карийские прибрежные города Родоса преследовали определенную цель — создание зоны безопасности вокруг острова.

Свидетельство Страбона о далеких плаваниях родосцев «для спасения людей»[617] — отражение древней традиции о борьбе родосского флота с пиратами. Вопрос об охране торговых путей в описываемый период до сих пор не был поставлен, а между тем, исследование этой проблемы в значительной степени решит спор о первоначальном характере древних колоний.

В особую группу следует выделить известные нам две греческие колонии в Египте — Дафны и Навкратис. Дафны — первая греческая колония, составленная из наемников, принятых на службу во второй половине VIII в. до н. э. Псаметихом. Превращение греческих пиратских дружин в военных колонистов первоначально произошло не по инициативе полисов, но как только греко-карийские наемники стали органическим и необходимым элементом армии саисских фараонов, поставка наемников в Египет стала немаловажной статьей дохода отдельных греческих полисов и в первую очередь Родоса. Подтверждение этому — элефантинская колония наемников в Египте и многочисленность греческого войска на службе у фараонов (до 30000 при Априесе).[618]

Как кажется, основание милетянами «Милетской крепости» в районе Навкратиса свидетельствует о попытке Милета, по примеру Родоса и в противовес ему, обосноваться в Египте. Вторжение милетян в дельту Нила не было мирным. По Страбону, милетяне обосновались здесь после победы над Инаром при Киаксаре. Милет, воевавший с союзной Египту Лидией, был в это время враждебен Египту.

Вопреки общераспространенному мнению о том, что обоснование милетян в Навкратисе было началом милетской талассократии,[619] я считаю, что именно в Навкратисе, с момента возникновения возглавленного родосцами эллениона, милетские связи с Египтом при Амасисе были сведены до минимума и, более того, что именно после этого поражения торговая экспансия милетян обратилась к Понту в поисках новых рабских и хлебных рынков.

Не нужно забывать, как это делают многие исследователи и прежде всего Хазебрек, дающий совершенно искаженное представление о Навкратисе, что последний не был колонией обычного типа.[620]

Долгое время греки сохраняли гражданство своих городов, не образуя единой «навкратийской» гражданской общины. Они селились здесь как бы отдельными кварталами со своими простатами и проксенами. Но все они — и наемники, и гражданское население — были подчинены египетским властям: наемники