— Фюреронеугодное, полковник, — ухмыльнулся Брефт. — Так будет точнее.

— …Вот вам и ответ на то, почему все наши заговоры против фюрера, сколь бы мудрено они ни были составлены, в конечном итоге завершаются полным провалом, — заключил полковник, считая таким образом, что тема исчерпана. — Мне очень жаль, господа, очень жаль!

Адмирал и фрегаттен-капитан отвели от него взгляды и благоразумно промолчали.

* * *

…После нескольких минут угрюмого, многозначительного молчания Канарис вдруг настороженно прислушался. Снизу донесся звон колокольчика, но он решил, что это явилась подруга Амиты. Как раз в это время она обычно и появлялась. Но еще через минуту воцарившегося в комнате молчания дверь распахнулась, и на пороге возникла сама Амита Канария. Мужчины ожидающе уставились на нее, сразу же обратив внимание, что она бледна и крайне встревожена.

— Что там у вас стряслось, Амита? — как можно спокойнее, сохраняя достоинство, почти высокомерно спросил адмирал.

— Там, внизу!.. — пролепетала она, поражая Канариса видом своего перекошенного от испуга лица. — Они уже здесь, они пришли!

— Кто «они»?

— Генерал Шелленберг и еще кто-то.

— Шелленберг?! — полушепотом уточнил Брефт, с нескрываемым ужасом глядя на адмирала.

— Не слишком ли рановато они явились? — рванул кобуру пистолета полковник. — У вас в доме есть какое-то оружие, адмирал? — решительно поинтересовался он. — Кроме вашего пистолета, конечно.

— Уж не собираетесь ли вы устраивать здесь стрельбу?

— Решать прежде всего вам, — напомнил ему Крингер. — Лично я могу делать вид, что ничего не происходит.

В ответ Канарис лишь великодушно пожал плечами:

— Значит, я не ошибся, этим человеком действительно оказался Вальтер… — глухим, подавленным голосом молвил он.

— Да-да, это Шелленберг, — подтвердила Канария, — и с ним еще какой-то офицер. Тоже в форме СС.

— Совершенно непредвиденный визит, господа, — поднялся Канарис. — Он пытался взять себя в руки, но у него это не получалось.

— Просто так, без звонка, генералы от СС визиты не наносят, — буквально прорычал фрегаттен-капитан и, подхватившись, метнулся сначала к одному окну, затем ко второму. Сейчас он был похож на разъяренного волка, пытающегося любой ценой вырваться из западни.

Зато полковник Крингер сидел теперь, сохраняя внешнюю невозмутимость. И Брефту трудно было понять, то ли он пытается делать вид, что неожиданный, необъявленный визит Шелленберга к адмиралу его действительно не касается, то ли решил продемонстрировать присутствующим, что такое настоящая прусская выдержка. Но именно он, сохраняя все то же спокойствие, неожиданно спросил:

— Так что там, за стенами дома, происходит, фрегаттен-капитан? Ваши предположения?

— Оцепления вроде бы не видно, и все же чует мое ржавое сердце, что Шелленберг прибыл с арестом. А если это так, — Брефт достал из подмышки пистолет, взвел курок и положил его теперь уже в правый карман брюк, — тогда придется с ним объясниться.

— Только без этого, без пальбы, — мрачно предупредил его Канарис. — Если и пришли, то за мной.

— И что же, вы так и дадите себя арестовать?! Покорно, как все остальные, пойдете на эшафот?

— Я сам распоряжусь своей судьбой. Вы же ведите себя как невинные гости. Попытаюсь дать вам возможность уйти.

— Ну уж нет, адмирал! Эсэсовцам я вас так просто не отдам. Этих мы прикончим, от остальных уйдем. Проверьте оружие, полковник. Что вы смотрите на меня, словно с похмелья?

— Я тоже не намерен устраивать здесь пальбу, — спокойно ответил Крингер. — Любая попытка сопротивления только навредит адмиралу.

— Что же вы в таком случае намерены делать?

— Для начала следует выяснить намерения этих двух господ.

— Разве они все еще не ясны?

— Прекратите, Брефт, — прохрипел Канарис, не в силах совладать со спазмом гортани. — Я найду иные способы защитить себя, законные.

— Не травите якорь, адмирал. Для заговорщиков законных способов не существует. На то они и заговорщики. По крайней мере, так считают в гестапо.

— Брефт прав, адмирал, — вдруг чувственно положила руки на лацканы кителя своего патрона Амита. — Их всего двое. Вам нужно бежать.

— Ступайте к ним, фрау Амита, — чужим, не терпящим возражения голосом повелел он, — и скажите, что через две минуты адмирал Канарис сможет принять их.

— А лучше — послать их к черту, — со слезами и все той же, такой знакомой, несбыточной надеждой в глазах молвила испанка, — и сейчас же бежать на Канары.

В ответ Канарис лишь грустно улыбнулся: «Какая неистребимая наивность: бежать на Канары!»

Первое, что отметил про себя Шелленберг, — адмирал, казалось, ничуть не удивился их появлению. Он словно бы знал, что «его время» наступит именно сегодня и что придут именно они.

Несмотря на июльскую теплынь, флотский китель Канариса был застегнут на все пуговицы. Худощавое, бледноватое лицо сохраняло то особое спокойствие, которое в подобной ситуации невозможно изобразить и которое даруется вместе с прирожденным мужеством и выработанным с годами риска особым флотским хладнокровием.

— Вы имеете право упрекнуть нас, господин адмирал, в том, что мы явились без предварительного звонка, — вежливо склонил голову Шелленберг.

— Наоборот, бригадефюрер, как профессионалу, мне пришлось бы упрекнуть вас в неосмотрительной предупредительности.

«Значит, он все понял, — облегченно вздохнул Шелленберг, исподлобья взглянув на пятидесятивосьмилетнего экс-шефа военной разведки. — Впрочем, выглядело бы странным, если бы понадобилось растолковывать ему причины нашего визита».

— Позвольте представить: гауптштурмфюрер барон фон Фёлькерсам…

— Мы давно знакомы с этим бравым офицером, считающимся одним из самых перспективных в группе коммандос Отто Скорцени.

— Простите, не знал о вашем знакомстве, — суховато соврал Шелленберг.

— Иное дело, что теперь многие господа офицеры предпочитают не афишировать наше знакомство. Я не имею в виду именно вас, барон.

— Ко мне это уж точно не относится, — заверил его гауптштурмфюрер.

— Прошу пройти со мной, господа. Я представлю вас своим гостям.

— Позвольте мне подождать здесь, господин бригадефюрер, — молвил фон Фёлькерсам, не решаясь следовать за хозяином дома.

Его рослая, плечистая фигура как-то сразу же наполнила все имеющееся в этой комнате свободное пространство, и в прихожей тотчас же стало тесновато.

— Мудрое решение, барон, — согласился Шелленберг.

Благовоспитанность гауптштурмфюрера как бы соединялась в данном случае с элементом предосторожности. Шелленберг уже выяснил, что адмирал в доме не один, поэтому благоразумнее будет, если опытный диверсант Фёлькерсам останется здесь, в прихожей.