Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пробежав на максимально доступной скорости несколько кварталов, мы залезли в строящееся четырехэтажное здание, где и устроили себе небольшой привал под шум ливня. Пока княжич очумело качал головой и ругался, пытаясь прийти в себя после двух рванувших едва ли не вплотную к нему гранат, я втихаря подозвал Арка и сбагрил ему винтовку, с приказом «потерять» ее где подальше, а заодно – разобраться с оставленным мной в доках чемоданом. Выложенные тканью полости могут навести чересчур дотошного полицейского на мысль, что в доках орудовал благородный, чего нам не надо.
Позаботившись о главном, я привалился спиной к стене и закурил, сдвинув маску набок. Рус сидел, ковырял в ушах мизинцем и демонстрировал серьезный упадок духа. Или что-то иное. Разбираться мне не хотелось. Задача выполнена, осталось довести свою не внушающую доверия инвестицию до более-менее безопасного места. Меня же самого ожидал где-то неподалеку Баркер, за которым можно было послать Арка. Сейчас я кисло глядел на русского, размышляя, какую же собачью лепешку он собирается мне подкинуть?
Скажет, что ему нужна еще помощь? Сразу откажу. Распутин показал себя как… пятнадцатилетний парень. Обманет с «Григорием»? Вполне вероятно, но это на его совести. К боевым автоматонам ведет множество путей. Решит дальше продолжать сам и где-нибудь сдохнет/будет похищен? Вот наиболее вероятный сценарий, опять же лишающий меня желаемого. Что делать? Пристрелить самому, чтобы хоть как-то компенсировать моральный ущерб за две новые дырки в теле и расходы на три билета по гритболу?
Евгений Данилович продолжал ковыряться и бубнить себе под нос, проверяя собственный слух, а я провалился в апатию, вспоминая вечер четверга.
Ужин мне показался тогда подозрительно вкусным, но затуманенный мозг это осознал только при виде стоящего передо мной старика-халифатца. Азат ибн Масаваль Исхак Аль-Батруджи выражал свою искреннюю, но очень витиеватую благодарность за спасение от голодной смерти и изнеможения. Беседа у нас растянулась на весь вечер, до поздней ночи, и ее результатом стал найм почтенного деда на должность повара в особняке. Именно за этой вакансией престарелый араб и обращался в ресторан, откуда его и выкинули прямо на меня. Азат ибн Масаваль знал множество кухонь мира, прекрасно умел готовить, даже обладал определенным уровнем известности… но по какой-то не озвученной причине сразу же отказался от моего предложения оплатить ему дорогу до Халифата.
Кто-то теряет, кто-то находит. Дед был хитер, как касатка, мудр, как змей, и болтлив, как тридцать три попугая, но пользовался этими достоинствами только для того, чтобы расположить к себе недоверчивую Легран.. Уокер же, выдавший изначально старику очень большой кредит доверия, демонстрировал невозмутимость, лучась довольством на грани обострившихся чувств моей ауры. Я же – просто был рад тому, что еще одна жизненно важная вакансия особняка заполнена. Жить неполноценно, жить на чемоданах – позора не оберешься, если об этом узнают. Но и пускать в дом кого попало совершенно недопустимо. Иронично, конечно, что старый араб с совершенно мутным прошлым и настоящим, подобранный мной буквально на улице это не «кто попало», но в этом-то все и дело - его мне точно не подсунули.
Именно он, с кряхтением выпрямившийся в полный рост, и сыграл роль молодого Эмберхарта под капюшоном, решившего посмотреть гритбольный матч с прислугой в толпе тех, кто не успел приобрести билеты в ложу.
Пришедший сигнал-импульс от Арка был неприятной неожиданностью. Мы отдыхали под плотным надзором – с внешней стороны второго этажа здания ворон разглядел ауры четырех прилепившихся к стене фигур. Шпионы? Преследователи? Зрение ворона не могло определить наличие у висящих какого-либо обычного оружия, поэтому пришлось действовать наобум. Я схватил свисавшую с левого бедра торбу, которую княжич обозвал почтальонской, и резко ее развернул размашистым движением. Торба развернулась свитком, выпуская свое содержимое из гнезд, устроенных в плотной коже. Отбросив отслужившую свое сумку, я выхватил два револьвера из набедренных кобур, и рявкнул уставившемуся на меня Распутину на русском:
- Уходим в дождь! Нас выследили!
Арк выиграл мне приблизительно половину секунды, просигнализировав о том, что лазутчики решили атаковать. Четыре фигуры почти одновременно метнулись в пустые оконные проемы. Быстро, очень быстро. Но уже недостаточно.
«Линьеры» делают три выстрела. Один раз стреляет правый, обозначая темную точку на бледной лице японки, появившейся из ближайшего ко мне окна, дважды стреляет левый, заставляя судорожно дернуться вторую фигуру, ловящую две пули в корпус. Она, эта вторая, даже не успевает скользнуть в помещение, просто выпадая наружу, под дождь. Две другие, тоже оказавшиеся девушками молодого возраста, с глухими вскриками падают на пол в дальнем от нас конце помещения. Патронов я не жалею, сразу разряжая оба револьвера в упавшие фигуры – подняться на ноги с граненым «чесноком», торчащем из ступни, дело почти невозможное… но вот метнуть что-нибудь из положения лежа – это запросто у таких резвых барышень. У меня такой опыт на лице написан длинным рваным шрамом.
В этот раз обходится. Все три лежащие девушки абсолютно неподвижны, но, тем не менее, сунув пустую пару «линьеров» в набедренные кобуры, вынимаю один из плечевой, и, тщательно прицелившись, всаживаю по три пули в лежащие два тела. Самой первой контрольный выстрел не нужен – попавшая в лицо пуля проделала сквозную дыру в голове. Быстро перезаряжаю все три револьвера, поглядывая на Распутина. Хоть бы он не понял, что у меня четыре детских «Линьера», а паче того – набедренные кобуры. Это же какой компромат, какой стыд! А откуда у меня время на пристрелку новых стволов?
- Эва ты их… - пробормотал очухавшийся Распутин, стоя на одном месте и аккуратно рассматривая пол под своими ногами.
Я мельком оценил его состояние. Взгляд расфокусирован, белки налиты кровью, на руках глубокие порезы, явно от сеток, которыми его пытались обездвижить. На указательном пальце левой хваталки болтается кольцо с палочкой-запалом от гранаты. Красавец. Но мобилен.
Мы бежим по улицам Токио долго, почти полтора часа. Ныряем в проулки, меняем маршруты, делаем перекуры под навесами парадных. Все это – под зорким глазом Арка, отслеживающего ауры вокруг нас. Ворон работает вхолостую, в такой дождь все, кого выгнал из дому хозяин, либо мертвы, либо мы, но я не теряю бдительности. Наоборот, вернувшиеся после «смеси Авиценны» ощущения делают эту бдительность постоянной – у меня определенно осколок в боку, который придется выковыривать. Наконец, мы приходим к остановке трамвая, направляющегося в Гаккошиму, и остается только ждать, пока он придет.
- Даже не спросишь, что это вообще было? –