Когда вошедшие разместились, сделалось ужас как тесно.

— Эй, любезный, не послышалось ли мне, что ты брал с этих людей плату иностранной валютой? — задиристо поинтересовался толстяк, похожий на чиновника, тот, что сидел к постилиону ближе всех.

— И верно, послышалось тебе, — хмыкнул тот снаружи, берясь за вожжи.

— Ты шутки не шути, не знаешь, чем пахнут валютные операции? — толстый чиновник налился гневом.

— Отвяжись, дармосед, — отозвался постилион. — Сам-то, небось, ничем не платишь.

Нелли, сперва усумнившаяся было в своем французском, еле удержала смех. Дармосед! Надо вить придумать! Она, однако ж, не ошиблась: толстяк — чиновник, раз едет по какому-нибудь бесплатному листу. Республиканский чиновник, надо полагать.

— Валютные операции пахнут свинцовым кляпом в пасть доносчику, — негромко уронил Ан Анку.

Молодой, судя по всему, человек рядом с толстяком, сделал движение, будто тянется за пистолетом, но старший спутник что-то сказал ему на ухо. Тот удержался. Понятно, храбрецы, вдвоем на рожон не полезете, вам бы взводом против фермы, да чтоб мужчины были в отлучке! Но вить и господин де Роскоф с Ан Анку вас поубивать не могут — тогда, поди, к почте приставят большой конвой, стало быть и постилионы не смогут подвозить своих, да и не только это, надо думать. Но никогда б она не помыслила, что могут безвредно друг для дружки ехать в одном экипаже шуаны и синие. Чудная война! А любопытно, еще два путника, они из каких?

Не успела Нелли подумать о том, как ей сделалось отчего-то не по себе. Сердце заныло, как затекшая рука, ладони сделались холодны и влажны. Отчего-то вдруг почудилось ей, будто закутавшийся в плащ человек, дремлющий в уголке, уткнувши нос в воротник, и не человек вовсе, а чудище из тех, что мерещатся в темноте дитяти. Либо мертвец оживший, либо вампир, либо вообще Медуза Горгона со змеями вместо волосьев. Больше всего боялась она в детстве как раз ее, Медузу эту! Кто взглядом-то с нею сталкивался, тот каменел. Ох! Да что за глупости такие! Надо поглядеть на путника этого покойно и выбросить из головы.

В следующую минуту поняла Нелли, что не хочет, а пожалуй что и не может поднять глаз на сего пассажира. Что за гиль! Неужто она из ребятишек трусливых, это после всего-то, что здесь, во Франции, повидала?! Нелли попробовала еще раз. Нет, не может она на него смотреть, право не может!

Что самое странное, ей уж не было больше страшно. Просто глаза глядели куда угодно, кроме противного ей угла экипажа, где уселись двое в плащах. А на второго путника, на него может она взглянуть? Непонятно, его загораживал Ан Анку, рассевшийся с ружьем между колен, наклонясь вперед.

Пожалуй, сие непослушание собственных глаз было еще неприятнее, чем настоящая встреча с Медузою. Вот вспала ей в голову эта Медуза! Но Персей и с Горгоной управился, а она не может управиться с собственными своими глазами! Персей управился с Медузой Горгоной с помощью бронзового щита своего. Ахти! Нелли тихонько, сама не ведая, почему тихонько, потянулась рукою в собственный свой карман, подвязанный под передником. Сунула руку, принялась шарить: платок носовой, а это еще что, ах, флакон с солью, футляр для ножничек… Есть!

Осторожно укрывая вещицу ладонью, Нелли вытащила оную на белый свет. Невзирая, впрочем, на все ее хитрости, одного она не учла: маленькое зеркальце, поймавши пробившийся в кузов лучик, порскнуло солнечным зайчиком. Нужды нет! Лицо незнакомого уже отражалось в ее руке. Молодое лицо, черноглазое и смуглое, с высокими скулами. Ничем даже не страшное.

— Ну, нашла место-то в зеркало глядеться! — шепнула ей Катя. — Темно как в бочке.

— Да вроде соринка в глаз попала, — ответила Нелли, краснея. Ума она, право слово, лишилась во Франции в этой! Кто б знал, какими она глупостями мается. Лучше уж, чтоб никто и не знал.

Рыдван трясся по ухабам, сопутники мирно дремали, и те, что сбоку, и те, что визави. Господин де Роскоф сосредоточенно размышлял о чем-то невеселом. Небо в щелях сделалось померанцовым, в кузове потемнело. Говорить при посторонних было мало о чем с руки. Сперва на правое плечо Елены опустилась голова Параши, затем в левое уткнулась Катя. Ан Анку вдруг содрогнулся всем телом, сильно, словно по нему пробежала судорога: она поняла, что молодой бретонец тоже крепко спит — не выпуская из рук ружья, продолжая чутко прислушиваться. Часто видала Нелли, чтоб так вздрагивали во сне гончие. Но наблюдать, чтоб человек спал эдаким беспокойным охотничьим сном, ей не доводилось. Рядом с ним спящим было так же покойно, как рядом с бодрствующим. Только они со свекром вдвоем и бдят посередь сего сонного царства, подумала Нелли прежде, чем веки ее смежились.

— Эгей!! — почти сразу, как она задремала, грубо крикнул кто-то, как показалось, в самое ухо. — Конечная станция! Прибыли в Роскоф!

Нелли едва продрала глаза. Два синих чиновника суетливо собирали свои вещи. Тех же попутчиков, один из которых столь нелепо ее смутил, в кузове не было — верно сошли раньше. Когда только успели? Постилион отстегнул и рванул кверху полог: ослепительное рассветное сиянье наполнило убогий экипаж. Выходит, они ехали целую ночь.

Выскользнув из рыдвана, Елена увидела, что постилион остановился прямо на главной площади. Городок, подступающий со всех сторон, походил на рассвете на торт из жженого сахара. Золотисто-коричневые домики, из тех, что мигом превращаются в маленькую крепость, так и напирали со всех сторон. Сразу откуда-то сделалось ясно, что городок — вовсе невеличка, не больше русской деревни. Этим сие напомнило Белую Крепость — и оттого сделалось еще уютней на душе. Меж тем все было, как у больших. Справа стояла крашенная почему-то в голубой цвет гостиница «Англетер» — со смешными башнями фасада, вроде замковых и под вострыми крышами. Из чего «Англетер?» Слева, чуть подале, вздымалась церковка, гранитная как и домишки, с уже привычной круглой наружной башней выше колокольни. Куда как уступала она легким светлокаменным храмам Нормандии, а все ж была хороша.

— Эх ты!

Нелли обернулась вслед за Катиным восхищенным возгласом. Супротив церкви, в узеньком проулочке меж домами, открылся вдруг океан. Свинцовый и могучий, был он совсем близок к площади — он бился о городок в двух дюжинах шагов. Огромные шоколадные валуны вздымались из воды прямо под берегом. Нелли увидала вдруг двух девочек годов двенадцати, в одних рубашонках, как козы прыгавших над водою. Вот подруги уже взобрались на верхушку самого большого валуна — одна уселась свесивши ноги, принялась поправлять разлохмаченные косы, а другая выпрямилась во весь рост, вглядываясь куда-то вдаль. Алое солнце, выскользнув из-за тучки, вдруг окатило ее светом как из ведра, сделавши белую рубашонку прозрачной, вылепило точеный силуэт юной фигурки. От непонятного восторга у Нелли стеснилось дыхание. И какая такая надобность заставила девчонок этих на самом рассвете скакать по камням под набережной? Поди узнай, какие дела у двенадцатилетних, так они и скажут. Ровно собственным детством повеяло.

— Вижу, дитя мое, наш Роскоф пришелся тебе по душе, — господин де Роскоф улыбнулся какой-то молодою улыбкой. — Да и могло ль быть иначе? Знаешь, как говорят у нас? Бретань будто рвется в море, да никак от Франции отцепиться не в силах. А Роскоф вовсе на краешке Бретани. Люблю и я сие родовое гнездо. Муж твой куда как любил проводить здесь летние свои вакации, ну да сама, небось, знаешь. Однако не замедлим.