она упала прямиком на барабан и свалила его на бок, отчего он покатился и оказался прямиком за злым офицером, который только-только подал сигнал, чтобы пропустить их. Тот не заметил его, сделал большой шаг назад и проткнул каблуком сапога баранью кожу, изумился и чуть было не упал навзничь. Среди солдат послышались смешки, и офицер покраснел и выпучил глаза еще больше.

- Какой негодяй осмелился это сделать? – он крикнул так, что спокойный бык прижал уши и попятился. – Всех запорю!

Сразу несколько рук вытолкнули Лене к нему, и, когда он наклонился к ней, хмурясь и пытаясь ее рассмотреть, она от ужаса икнула прямо ему в лицо.

- Что это за девчонка? – брезгливо спросил он, больно ткнув жестким пальцем ей в грудь.

- Это наша девочка, господин капитан, - сказала крестьянка одновременно с мужем, который заявил, что видит ее в первый раз. Они растерянно переглянулись, и крестьянин погрозил жене кулаком.

- Ничего не понял из вашего бормотания! Отвечать!

Они совсем смешались и принялись говорить, перебивая друг друга, но из их речи нельзя было ничего понять. Офицер плюнул им под ноги, и они дружно повалились перед ним, умоляя не наказывать их.

- Ты чья? – спросил он у Лене.

- Бабкина, - пролепетала она, окаменев от его близости.

- Где твоя бабка?

- Я… - она взглянула на своих благодетелей, но те подавали ей знаки ужимками, которых она не могла понять, и пожала плечами.

- Так ты что, бродяга? – его голос загремел прямо над ее головой, и Лене сжалась, стараясь стать совсем незаметной, и совсем потеряла дар речи.

Он отпустил крестьян восвояси, а Лене, за порчу полкового имущества и за бродяжничество – хотя она знала, что не ее была в этом вина! – приказал отвести в тюрьму, куда по приказу императора отправляли всех бродяг в окрестностях. Она не посмела даже пикнуть, хотя и слышала от бабки, что хуже тюрьмы места нет

- Опять привели девчонку, - ворчал тюремщик, когда ее ввели под своды старой квадратной башни. Холод здесь пробирал до костей. – Что прикажете мне с ней делать? С работой она не справится, заболеет, умрет до всякого суда. И что, кто будет виноват? Я буду виноват!

Лицо у него было землистое, неподвижное. У него болело что-то внутри, и, пока они спускались вниз, Лене осторожно дотронулась до его рукава, стараясь почувствовать его беду. Он удивленно посмотрел на нее, отдернув руку, но потом почему-то передумал, и она про себя пожелала его боли уйти. Лицо его ничуть не изменилось, словно заговор не подействовал, но, когда он запирал ей в камере с сеном, то сказал, что принесет ей поесть.

Тюремщик не обманул и накормил ее супом на настоящем мясном бульоне с большим ломтем хлеба. Если в тюрьме всегда кормили так сытно и обильно, Лене была согласна задержаться там на долгое время, несмотря на сырость и мокриц, ползавших по стенам. От щедрот ей дали теплое одеяло, и, когда она завернулась в него, ей стало совсем хорошо; в тепле и сытости Лене заснула безмятежным сном – впервые с того времени, как в их деревню приехал тот человек, из-за которого прежняя жизнь пошла прахом.

Ее разбудила крыса, задевшая хвостом ее лицо, и Лене вскрикнула от неожиданности и испуга, когда жесткий и щетинистый бок коснулся ее руки. Дома крыс она редко не видела; те были слишком осторожны, да и брать у них было нечего. Она села, не раскутываясь из одеяла, и обхватила колени; крыса напомнила ей о том, что у Лене больше не было дома, и оставалось надеяться лишь на чудо, что она вновь встретит своих родных.

Она тихонько всхлипнула, вспомнив матушку и отца, свою козочку и даже детей из их деревни, которые дразнили ее. Ей стало так тоскливо, что слезы полились ручьем, и за собственным плачем Лене не сразу заметила, что где-то недалеко застонал и завздыхал кто-то еще.

Стоны стали громче, прерываясь взрывами ужасного кашля. Лене поднялась на ноги, вытерев слезы краем одеяла, и пошла на звук, слепо прислушиваясь к темноте. Стена появилась на ее пути неожиданно; Лене больно ударилась лбом и коленкой о камень, но стоны точно доносились из-за нее и были такими явственными, будто больной находился на расстоянии вытянутой руки.

- Ох, Господи ты мой… Когда же приберешь меня, - бормотал голос между стонами, такой хриплый и бледный, что трудно было понять: мужчина это говорит или женщина. – Сил моих нет. Казнили бы поскорей. Все лучше там… Чем здесь…

- Не говорите так, - застенчиво попросила Лене у стены, и стоны смолкли, сменившись кряхтением.

- Кто это тут? – недоверчиво спросил голос, когда откряхтелся и отплевался.

- Это я… - ответила она, не придумав ничего умней.

- Живой человек! Послушай, сделай мне одолжение, девочка, - теперь он говорил сбивчиво и плаксиво, словно боялся, что Лене – лишь выдумка. – Дай мне подержаться за твою руку.

- Но здесь стена…

- Внизу есть решетка, - перебил ее голос. – Туда выливают нечистоты, чтоб господа не падали в обморок, когда приходят на допросы. Просунь туда свою руку!

- Х-хорошо.

Она послушно исполнила все, что ее просил незнакомый голос, хоть и опасалась, что он может укусить ее или отрезать ей пальцы.

- Ты сделала это? – спросил голос. – Сделала?

Лене робко ответила «да» и почувствовала, как чья-то холодная и костлявая рука