Если опыт взаимодействия с США при Горбачеве, Ельцине и Путине о чем-то и говорил, то лишь об одном: политическое сближение с США, поддержка их внешнего курса и односторонние уступки со стороны России НИКОГДА не приводили к широкому участию Запада в процессе модернизации российской экономики. Есть ли серьезные основания полагать, что на сей раз будет иначе?

Обратите внимание на позицию Китая. США выдвинули идею большой двойки (G-2), Обама едет в Пекин, предлагает альянс Китаю. Но китайцы отвечают: партнерство, более глубокие отношения — пожалуйста, но никаких альянсов. Китайцы не хотят себя ограничивать, связывать себе руки обязательствами. Америка имеет сейчас слишком большую систему обязательств. И понятно, что администрация Обамы хотела бы привлечь другие страны к выполнению этих обязательств, которые она на себя взяла и которые ее уже частично завели в тупик — в том же Ираке, в Афганистане, в Пакистане. У США — огромная сумма обязательств. Должны ли мы помогать им и участвовать в этих обязательствах? Это непростой вопрос.

Однако совершенно ясно одно: вряд ли нам нужно позволить втянуть себя в поддержку США без совершенно ясных и определенных встречных шагов со стороны США. Лидеры США любят демонстрировать дружелюбие, хлопать своих российских партнеров по плечу, обозначать свое хорошее отношение к ним, называть их друзьями и т. п. На это в свое время попался Горбачев, а вскоре и Борис Ельцин. Джордж Буш попытался применить ту же тактику к Путину, но с меньшим успехом (хотя в 2001–2003 годах Буш получил немало уступок от Москвы). Таким образом, негативный опыт, который мы приобрели в этой сфере, может сыграть и позитивную роль. Мы не должны повторить прежнюю ошибку: ради видимости партнерства идти на серьезные уступки в сфере большой политики.

В последнее время в руководящих кругах нашей страны, а также в ряде интеллектуальных центров получила хождение идея «евроатлантической конвергенции», другими словами — слияния России с евроатлантическим сообществом. И это не чисто интеллектуальная конструкция. Идеология «конвергенции», если она будет принята, повлечет за собой серьезные сдвиги во внешней политике и структуре национальных интересов страны.

Когда речь заходит о «стратегической конвергенции» двух крупных геополитических начал, тем более ранее противостоявших друг другу, сразу возникает центральный вопрос: на какой основе будет происходить так называемая конвергенция, а проще говоря — геополитическое объединение?

Исторический опыт говорит о том, что такого рода крупные сдвиги всегда происходили не за счет равноценного объединения, а за счет поглощения, или, выражаясь более жестко, «политического всасывания» одного начала другим, более сильным и более дееспособным. Стратегическая «конвергенция» США и Японии, а также НАТО и Германии стала возможной в силу поражения Японии и Германии в войне, их последующей оккупации, демилитаризации и полного военно-политического подчинения Соединенным Штатам (а также, в случае с Германией, их европейским союзникам). «Объединение» двух Германий в 1989–1990 году также было не объединением двух равноправных начал, а поглощением одной Германией — Западной — другой Германии — Восточной. Так называемое «объединение» происходило на основе конституции и политических институтов ФРГ, тогда как ГДР просто перестала существовать, а вместе с ней перестали существовать ее политические структуры, законы и партии. Поэтому невозможно говорить о подлинном объединении Германии, это было не объединение, а поглощение.

В силу этого идея «евроатлантической конвергенции», хотят того ее сторонники или нет, сводится к перспективе стратегического поглощения России уже действующим и структурированным евроатлантическим сообществом во главе с США. НАТО на 2010 год объединяло 28 стран. Присоединение к такой структуре неизбежно ставит Россию в неравноправное положение. При этом Россия не сохранит полноты своего суверенитета, ее вооруженные силы будут неизбежно поставлены под контроль НАТО, а система национальных интересов будет подчинена системе интересов тех государств, которые доминируют в альянсе.

Поскольку довлеющая роль в этом сообществе Соединенных Штатов, даже ослабленных кризисом и войнами на Среднем Востоке, по-прежнему велика, то иногда говорят о необходимости для России сначала «стать частью Европы», а затем, уже на этой основе, продвигаться к дальнейшей «конвергенции». Это нашло свое отражение в ряде выступлений российских руководителей, а также в концепции российской внешней политики.

В концепции Европа представлена как та часть мира, с которой Россия должна активнее всего интегрироваться (а в перспективе чуть ли не сливаться с ней). Авторы концепции также говорят о том, что они рассматривают западный мир и Россию как единое пространство «от Ванкувера до Владивостока».

При этом очевидно, что такого единого пространства с Америкой не существует, а все попытки (в основном риторические) его создать не приводили к подлинным результатам. Вопрос, возможно ли создание такого пространства с Европой, намного более сложный. Не случайно многие европейские руководители — от де Голля до Шредера — регулярно поднимали идею принципиально нового сближения Европы и России (причем иногда эти идеи были нацелены на снижение веса США в европейских делах).

Дело в том, что Европа существует в четырех измерениях: цивилизационном, политическом, военном и экономическом. Вопрос в том, в какой степени Россия является (или может стать) частью этих четырех европейских измерений.

В географическом и цивилизационном плане мы являемся частью Европы. Россия — христианская цивилизация. Однако внутри нее есть разделительные линии. И то, что Россия в течение тысяч лет была и остается православным государством, делает нас другими. Не случайно РПЦ и Ватикан имеют достаточно сложные отношения, в силу чего на Западе сохраняется взгляд на нас как на «неправильных» христиан. Кроме того, являясь частью Европы и имея общую с ней историю, Россия в силу географической отдаленности от остальной Европы, а также специфики своего исторического развития не пережила многие крупные культурные феномены, решающим образом повлиявшие на европейскую цивилизацию, такие, как распад Римской империи, Возрождение, раннее развитие капитализма, и ряд других.

В политическом отношении мы также являемся частью современной Европы в том смысле, что участвуем в европейских делах и оказываем на них сильное влияние. Однако политическая Европа сегодня — прежде всего Евросоюз. Он объединяет 26 государств, имеет свои органы власти, конституцию, а также своего президента и министра иностранных дел. Мы находимся, таким образом, за пределами главной части современной политической Европы. По выражению Романо Проди, Россия «может стать частью Евросоюза, но не при нашей жизни». Повторю: своим влиянием и множественными связями со странами Европы мы входим в европейское политическое пространство, но мы не являемся частью главной политической организации современной Европы.

В военном плане Россия однозначно не является частью Европы как политического феномена. В военном плане Европа — это НАТО. Альянс является «становым хребтом» американской мощи и главным мостом, который соединяет США и Европу. Существующие идеи присоединения России к НАТО выглядят неубедительно, поскольку предполагают — явно или скрыто — подчинение России и системы ее интересов интересам этой организации, в которой доминируют США.