– Кафе моего дяди здесь неподалёку. Оно лучшее и самое посещаемое на всей улице. Можем подкрепиться вместе, только ты и я. Разве не здорово? Дядя владеет всем домом и сдаёт комнаты, думаю, у него и для тебя одна найдётся. И тебе больше не придётся спать на канале. Может, он возьмёт тебя работать в кафе – мыть посуду или чистить овощи. Или даже заряжать кофейный аппарат. Ты бы хотела работать у кофейного аппарата?

Мэри была очарована. Работать в посещаемом лондонском кафе у кофейного аппарата казалось пределом её мечтаний. Она прильнула к Закиру в знак признательности и обожания, и он сжал её руку.

– Отныне у тебя всё будет хорошо, – сказал он. – У меня предчувствие.

Мэри слишком обессилела, чтобы говорить. Она любила его всем сердцем.

Они вошли в кафе. Внутри оказалось темно, потому что окна были ужасными грязными и висящие на них тюлевые занавески были черны от грязи. За пластмассовыми столами сидело несколько мужчин, попивая и покуривая; один или двое были с женщинами. Группа женщин и девушек сидела за большим столом, все они курили. Никто не разговаривал. Тишина стояла довольно жуткая, даже угрожающая. Все посмотрели на вошедших Закира с Мэри, но никто не произнёс ни слова. Мэри, должно быть, резко контрастировала с другими девушками и женщинами в кафе. Они были бледными; некоторые из них выглядели угрюмыми, некоторые хмурились, и все казались измождёнными. Глаза же Мэри горели предвкушением. Кожа сияла от свежего воздуха после путешествия на корабле и четырёх ночей, проведённых затем у канала. Но главное, нежное, чувственное сияние любви наполняло её, озаряло всё её существо.

Закир сказал ей сесть, пока он сходит поговорить со своим дядей. Её узелок с вещами он взял с собой. Мэри села за столик у окна. Некоторые из сидящих в кафе смотрели на неё, но не заговаривали. Она не обращала на это внимания, тихонечко улыбаясь про себя, – теперь, когда у неё был Закир, разговаривать ни с кем больше не хотелось. Неприятный на вид мужчина уселся напротив неё за столик, но Мэри надменно отвернулась. Тогда он встал и ушёл. Услышав хихиканье девушек в углу, она повернулась и улыбнулась им, но никто не улыбнулся в ответ.

Минут через десять вернулся Закир.

– Я поговорил с дядей. Он хороший человек и позаботится о тебе. Мы перекусим вместе попозже. Сейчас только семь. Веселье начнётся около девяти. Тебе понравится вечер. Наше кафе славится развлечениями и угощениями: дядя нанял лучшего повара в Лондоне. Ты сможешь попробовать всё, что заблагорассудится. Дядя очень щедрый человек, он сказал, что ты можешь выбрать из меню и винной карты всё, что только захочешь. Он сказал так только потому, что ты – мой особенный друг, а я – его любимый племянник. Я – закупщик мяса, и мне приходится много разъезжать, чтобы найти лучшее. В хорошем кафе должно быть хорошее мясо, а я – лучший закупщик мяса в городе.

Конечно, мясо, которым ужинала Мэри, было очень хорошим. Она выбрала мясной пирог с фасолью и картошкой. Закир взял то же самое, потому что тем вечером в меню больше ничего не было. Но для Мэри, выросшей в бедности сельской Ирландии, в основном на картошке и брюкве, а затем терпевшей нужду в Дублине, мясной пирог оказался лучшим, что она когда-либо пробовала; покончив с ним, она удовлетворённо вздохнула.

Они сидели в углу у окна. Закиру открывался обзор на всё кафе, и его глаза постоянно блуждали по залу, даже когда он разговаривал с Мэри. Она со своего места могла видеть только половину кафе, но не осматривалась – не хотела. Девушка смотрела только на Закира.

Он сказал:

– Теперь давай выберем вино. Ты всегда должна быть осторожна с вином, потому что без хорошего вина не бывает хорошего обеда. Думаю, остановимся на «Шато Марсель» урожая 1948 года. Превосходное вино, насыщенное, но не тяжёлое, с соблазнительной пикантностью, задерживающейся на нёбе и предполагающей тепло и блеск винограда. Уж я разбираюсь в винах.

Мэри была впечатлена, даже ошеломлена его лоском и галантностью. Она никогда в жизни не пробовала вина, и оно ей не понравилось. Она ожидала от тёмно-красной жидкости в бокале чего-то вкусного, но та оказалась горькой и кислой. Однако Закир пил с наслаждением, шепча что-то вроде: «Отличный урожай, пей до дна, ты не найдёшь ничего лучше в Лондоне» – или: «Ах, какой букет – весьма изысканный – уверяю тебя, это большая редкость», а Мэри не хотела его обижать, признавшись, что ей не очень нравится, поэтому она выпила залпом целый стакан и сказала: «Вкусно».

Он вновь наполнил её бокал. Его глаза всё блуждали по кафе. Говоря с Мэри, он улыбался, когда же оглядывал кафе, улыбка покидала и губы, и глаза. Мэри не видела столик, за которым сидели девушки с женщинами, но он был прямо напротив Закира. Он часто смотрел на них холодным немигающим взором, слегка кивал и моментально переводил взгляд, а потом снова устремлял его на них. Каждый раз Мэри слышала скрип отодвигаемого стула, когда одна из девушек вставала. Раз пять за время их трапезы он вставал и подходил к тому столу. И Мэри всякий раз смотрела ему вслед, но не потому, что была подозрительной, а просто не могла отвести от него глаз. Она с удовлетворением отметила, что девушки, кажется, ему не очень нравились, потому что он никогда им не улыбался, бросал на них тяжелые взгляды и говорил сквозь зубы. Один раз она увидела, как он сжал кулак и угрожающе потряс им перед лицом одной из девушек. Девушка встала и вышла.

Мэри подумала: «Я нравлюсь ему больше остальных, а эти девушки совсем не нравятся. В любом случае они выглядят мерзко. А я – его особый друг», – и теплая волна накрыла её с головой.

Каждый раз, возвращаясь к Мэри, Закир осыпал её улыбками, его белые зубы сияли, тёмные глаза блестели.

– Допивай, – сказал он. – Столь превосходного вина не может быть много. Хочешь фруктов или торта? Дядя сказал, ты можешь заказать всё, что захочешь. Скоро начнутся развлечения. Лучшие в Лондоне. Ночные клубы Лондона, Парижа, Нью-Йорка известны по всему миру, а этот – лучший в Лондоне.

Мэри выпила вино и съела кусок липкого сладкого торта, который Закир назвал «Чёрным лесом» с вишней морель, маринованной в шартрезе. Мэри вишни не показались особенно вкусными, но, к сожалению, вино в этот раз оказалось ещё хуже, чем в первый, от его кислоты язык казался покрытым налётом, а губы и рот – шероховатыми.

Она смутно, будто в тумане, сознавала, что кафе наполняется. Мужчины шли непрерывно. Закир сказал:

– Разгар вечера. Ты ведь тоже развлечёшься, правда?

Мэри улыбнулась и кивнула, желая угодить. На самом деле у неё щипало глаза, потому что в помещении становилось всё более накуренно, и начинала болеть голова. Поев, она почувствовала себя глубоко уставшей и лучше бы отправилась в кровать, но подумала, что обязана бодрствовать, чтобы насладиться развлечениями, которые Закир так любезно предлагал ей посмотреть. Она выпила ещё немного вина, пытаясь держать глаза открытыми. Мэри не заметила, как на окна поставили ставни, двери заперли, а свет притушили.

Неожиданно оглушительнейший грохот обрушился на её одурманенный рассудок. Она чуть не упала со стула от страха, вцепившись в краешек стола, чтобы удержать себя в вертикальном положении. Звук был громче, чем всё, что она когда-либо слышала в своей жизни, даже громче, чем сирена на верфи, напугавшая её на Коммершиал-роуд. И он всё не кончался и не кончался. Оказалось, это музыкальный автомат, а шум – ритмы музыки.