Шинья ждал нашего ухода, мы это хорошо чувствовали. Мы ничем его не обидели, не оскорбили, но невольно мы одарили его очень неприятной вещью — вшами, мы принесли в его дом злых, голодных вшей. До этого у Шиньи никогда их не было, и сейчас он думал о том, как навсегда от них избавиться. Ни один упрек ни разу не сорвался с его губ, но мы видели, что он постоянно чесался и перестал спать на соломенном тюфяке, а ложился на узкий жесткий топчан. Часто он даже не мог перевернуться на нем на другой бок, и мы слышали, как он вставал, а потом снова ложился. Иногда он тихо что-то ворчал, видимо думая, что мы этого не слышим. Но ночами мы отчетливо слышали его негромкое ворчанье. Шинья с нетерпением ждал 1 мая, нам это было совершенно ясно. Он нас не выгонял, он продолжал нас кормить, но делал это без прежнего удовольствия. Этот человек сделал для нас очень много, так много, что теперь была наша очередь ему помочь, и мы сказали ему:

— Господин Шинья, завтра мы уходим. Весна наступила, мы можем идти дальше. Мы не можем больше ждать! Он недоверчиво посмотрел на нас, сдвинул свою лохматую шапку на затылок и сказал:

— Вы, мои любимые камрады, уже хотите уходить? Я не могу вас задерживать. Но идите медленно, очень медленно, осторожно, очень осторожно, и всегда будьте начеку. Я дам вам с собой муки и хлеба.

Он сложил еду в мешок.

Наступила последняя ночь на лесопилке. Мы с Берндом снова сидели и курили возле открытой печки и обдумывали предстоявшую нам с утра дорогу. Нам будет трудно, это мы хорошо понимали. Но нас связывала клятва, и мы сможем преодолеть все!

19 апреля 1946 года. Время: перед восходом солнца.

Земля клубилась туманом, дом и двор уже исчезли из вида, когда мы нырнули в лес. Мы снова были в пути. Мы шли домой, в Германию.

Сегодня мы должны были дойти до горной деревни, расположенной в тридцати километрах от лесопильни, до родной деревни господина Шиньи. Как ты догадываешься, дорогой читатель, мы шли в ту самую деревню, где Бернд уже побывал, и вечером мы надеялись остановиться на ночлег у дружелюбного кузнеца. Путь был неблизкий. Для первого дня тридцать километров — больше чем достаточно. Мы все обсудили с Шиньей и несли с собой многочисленные приветы его родным и друзьям.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил я Бернда, когда лес сомкнулся вокруг нас.

— Хорошо! — ответил он. — И вдруг спросил, схватив меня за руку и заставив прислушаться: — Слышишь?

Фюить-фюить! Это были зяблики. Они сидели в ветвях и пели песню солнцу. Да, наступила весна! Снежный покров стал совсем тонким и сырым. Земля умывалась, приходя в себя после зимней стужи. Во многих местах она уже сбросила с себя белую рубашку. Сегодня вечером возле нас будет сидеть Мария!

Так мы шли через лес.

Мы шли по тропинке, которая шла не так, как путь, по которому зимой тащились сани. Мы шли по тропинке, которую знали только местные лесники, но она была короткой и позволила нам сэкономить несколько часов. Бернд знал эту тропинку. Он уже однажды шел по ней вместе с рабочими. Я почти не сомневался — да что там, я вообще ни в чем не сомневался и бездумно шел следом, во всем положившись на Бернда. Почему я об этом рассказываю? Ну, во-первых, потому, что ничего больше в это время не происходило, потому что мы заблудились, потеряв тропинку, и потому что это очень обидно — в такой ясный чудесный день, в первый день долгого пути, когда думаешь, что у тебя сегодня не будет никаких проблем, вдруг оказаться в густом лесу, в горах, среди ручьев и валежника, и не иметь ни малейшего понятия о том, куда идти дальше. Солнце перестает ласково улыбаться, улыбка превращается в издевательскую ухмылку, а природа — и та, что вокруг, и та, что внутри тебя, — становится твоим злейшим врагом. Я без обиняков высказал Бернду все, что думал:

— Надо было слушать меня! — Я все ему припомнил — что я предлагал не спешить, что я предлагал идти по санному пути, потому что он надежнее. — И смотри, что получилось! — кричал я. — Хотел поскорее попасть к своей Марии? В этом причина твоей торопливости? Или нет? Так что сегодня мы заночуем по твоей милости в лесу! Чудесно!

Мои слова отскакивали от Бернда, как горох от стенки. Вот это было чудесно! Именно это! Вскоре я был вынужден это признать. Бернд не потерял присутствия духа, он остановился и принялся напряженно осматриваться, потом выбрал направление и пошел через лес, а я за ним, и очень скоро мы снова оказались на тропинке. Теперь мы шли с небольшим опозданием, но к вечеру все же дошли до нужной нам деревни.

Я положил руку на плечо Бернда и с чувством произнес:

— Слава Богу!

— Слава Богу! — ответил он.

В долине снег уже сошел. Низко над нашими головами порхали овсянки. От опушки леса тянулись поля. От земли шел непередаваемый аромат. Крестьяне были уже в поле. Один начал пахать. Мы без страха вошли в деревню.

Первой нам встретилась какая-то старуха. Она обратилась к нам, видимо желая узнать, кто мы такие и откуда пришли. Мы ее не поняли, так как она говорила по-венгерски.

— Мы немцы, немцы! — ответили мы. — Из русского плена! Ей все стало ясно, и я никогда, до самой смерти не забуду ее лицо, на котором, как в зеркале, отразилось понимание и сочувствие.

— Istenem! Istenem! О Боже милостивый! О Боже милостивый! — воскликнула она, и ее старческие глаза по-моло дому заблестели. — Софус, Солфус! — сказала она, давая понять, что хочет отвести нас к какому-то Софусу.

Кто бы это мог быть?! Старушка покрутила пальцем перед губами, и мы поняли, что это человек, знающий немецкий. Это был, конечно, не Шинья, но, значит, в деревне был еще один человек, с которым мы могли поговорить. Мы без дальнейших рассуждений пошли за старой крестьянкой, она нас заинтриговала. К кузнецу мы еще успеем. Вскоре мы остановились перед мельницей. Софус оказался дородным рослым мельником. Он оказал нам поистине сердечный прием.

— Спасибо! — поблагодарили мы старую женщину.

Так мы оказались гостями в доме Софуса и его жены. Оба бегло говорили по-немецки. Было ясно, что в деревне это уважаемые люди, обстановка и сам дом выказывали достаток и хороший вкус. В течение всего нашего дальнейшего путешествия мне ни разу больше не пришлось оказаться в таком большом и чистом доме. Сначала нам дали поесть, а потом начался разговор. Рассказывать об этом было бы совершенно неинтересно, если бы хозяин не поверг нас в неописуемое удивление. Софус внезапно напустил на себя таинственный вид, понизил голос и заговорщическим тоном сообщил, что знает еще о двух немцах, которым удалось бежать из русского плена. Он перегнулся через стол и жарко зашептал:

— Это недалеко отсюда, на лесопилке! Они живут там уже давно!

Мы с Берндом переглянулись. Ах!.. Софус между тем продолжал:

— Один из них врач, специалист по глазам! Наверное, известный доктор! Второй — инженер!

Он умолк, выпрямился и откинулся на спинку стула. Уши его горели от волнения. Мы тоже были сильно взволнованы, и Софус, видимо, на это и рассчитывал. Но мы не просто были взволнованы, мы оторопели от неожиданности. Мы были в полном недоумении. Что нам отвечать?