Вспомнил о нем он спустя двое суток, ночью, когда у дверей его дома остановился BMW LT 1200, раскрашенный в черно-красно-белых тонах, и с него проворно спрыгнул долговязый седой человек в кожаном мотокомбинезоне, несомненно, ровесник того самого ветерана.

— Хейне Бауэр? — спросил седой человек в кожаном мотокомбинезоне, довольно бесцеремонно проходя в дом.

— Да, я Бауэр — слегка опешил студент. — А вы кто?

— Я? Ну как тебе сказать… — Незнакомец усмехнулся, прошелся по комнате, внимательно рассматривая то, что обычно может составлять какие-то семейные артефакты. — Скажи, Хейне, у тебя же наверняка есть бабушка?

— А, вы знаете мою бабушку, — догадался Хейне, вернее знали..

— Она умерла?..

— Умерла. Два года назад.

— Жаль… — задумчиво протянул седой незнакомец — Жаль… Я опоздал. А ты знаешь, она была хорошая тетка. В ней совсем не было зла. Это редкость. Особенно нынче. Да и, в общем-то, всегда это было редкостью.

Хейне молчал. Он с любопытством разглядывал странного ночного гостя.

— Скажи, дорогой друг, а не осталось ли от нее что-то… Может, какие письма, фотографии?

— Ну да, фотографии есть… А еще бабушка собирала открытки…

— Собирала открытки?

— Да.

— Вот как? Коллекционировала достопримечательности городов Германии?

— Да. Это верно. Но не только Германии, там и Польша, и Австрия…

— Ну да, точнее сказать, городов империи. Все верно. А можно взглянуть?

То, как этот человек произнес слово «империя», заставило Хейне задуматься. Очень он необычно это произнес. Как будто не было тяжелого военного поражения, голодных послевоенных лет, как будто не вытравливали из его памяти прошлое. Откуда он, этот старик?

— Вы воевали? — осторожно спросил Хейне.

Старик кивнул.

— Жизнь — это война. Бесконечная война добра со злом. Ты на чьей стороне?

— Я не знаю… — замялся Хейне, — Вы как-то очень странно говорите. А как вы определяете?

— Чувствую… А ты, как я погляжу, увлекаешься историей. — Старик наткнулся на справочник-определитель Криса Бишопа. — Такие фамилии, как Шепке, Кречмер, Прин, тебе о чем-то говорят?

— Ну да… Кречмер — самый результативный подводник Германии во Второй мировой войне. Возможно, самый результативный в мире…

— Да, блин, угораздило же старика Отто… — думая о чем-то своем, проговорил старик, внимательно рассматривая бабушкины альбомы открыток.

— А вы кто? — осторожно спросил Хейне.

Старик внимательно посмотрел на него.

— Ты что-нибудь слышал про Ройтера? Хельмута Ройтера.

— Ну, да, ас-подводник, награжден рыцарским крестом с дубовыми листьями, и… с мечами посмертно…

— Ну да… уже неплохо. А тебе никогда не намекали, что ты на него немного того, похож?

— Нет…

— А вот так? — Старик достал из кармана комбинезона толстое портмоне, внутрь которого были запихнуты какие-то потрепанные кусочки картона. — Вот это ты видел?

Хейне опешил на фотографии 50-летней давности он увидел самого себя в форме Kriegsmarine с сигарой. Ну да, прическа совсем другая, но ясно, что это он. Насколько Хейне помнил, он не занимался раньше исторической реконструкцией.

— Что скажешь?

— Не знаю… У меня нет его фотографии, его фото вообще, говорят, нет…

— Да… Он изменился. Того Ройтера уже нет, — продолжал старик, шаря в альбоме. — Вот она! — вдруг воскликнул он, как будто нашел нечто важное и очень радостное для них обоих.

— Гляди!

Открытки в альбомах были подобраны тематически и очень аккуратно. Некоторые отсутствовали — эти места оставались пустыми. Как будто вырвали с корнем некоторые деревья, ровно высаженные на делянке лесниками. На листе, где были подобраны открытки по теме «Фленсбург», отсутствовала одна карточка. Старик приложил на это место кусочек картона из своего портмоне, и он идеально подошел. Сошлись даже следы клея в альбоме и на открытке.

— Фленсбургский собор, — пояснил старик.

— Ничего не понимаю… Что это должно означать?

— Это означает, что я твой дед!

— Но дедушка умер еще в 80-м. Я его толком не помню, правда… Но это был другой человек…

— Ага! Вылитый Ройтер! — Старик расхохотался. — Ну ты же умный, наверное, юноша, ну подумай, как ты можешь быть похожим на Ройтера, если твой дедушка Бауэр! Особенно в фуражке, которую ты позавчера купил.

— Откуда вы знаете?

— Ну волшебник я, понимаешь, волшебник. — Старик снова засмеялся и хлопнул Хейне по плечу. Помнишь почерк своей бабушки? Это он?

Мне было с тобой очень, очень, очень хорошо, но вместе мы быть не можем. Не ищи меня. Это причинит только боль.

Спасибо, что ты был. Прости.

— Ну, похож… Так вы — бабушкин любовник? — вырвалось у Хейне.

— Я твой дед! Я не похож на Ройтера. Но я тебе докажу, что я Ройтер.

— Ройтер мой дед? А вы — Ройтер?

— Именно!

— Нет, погодите. Это бред какой-то… Ройтер погиб в 43-м году.

— Так думают многие. Я даже сам иногда так думаю… Но я не погиб. Мне пришлось изменить внешность, возможно, даже сильно измениться внутренне, но Ройтер остался Ройтером.

— Да, но у меня книжка есть, вот — «Энциклопедия Kriegsmarine»…

— Сиди, — остановил его Ройтер. Мне надоело читать всякую хреномуть… Я — твоя энциклопедия. Меня столько раз убивали, что, по-моему, я уже стал бессмертным… Где похоронена бабушка?

— В Аумюлле. На кладбище.

— Господи, какая насмешка… В Аумюлле![59]Поедем к ней.

— Сейчас?

— Сейчас.

«Странный старик», — думал Хейне. Но что-то необъяснимое заставляло его слушаться. Они бодро выскочили на улицу. У парапета стоял блестящий черно-красно-белый LT-1200. «Ничего себе, дедок зажигает!»

— Садись, — небрежно сказал Ройтер и кинул внуку шлем. У старика была все еще твердая рука. — Садись, говорю. Прокатимся.

«Что я делаю!» — недоумевал Хейне. Ночь, мы премся на кладбище, на мотоцикле… Он что? Сатанист? Рокер? Вот и скромный, но аккуратный камень. Марта Бауэр, 1921–1998. Изображение на нем, конечно, отличалась от того, что Ройтер носил в своем сознании. Она-то для него осталась в том 43-м, в расцвете своей молодости, годе лучшего урожая винограда и июньских дождей. Но сомнений не могло быть, та, что обожгла его сердце 55 лет назад, и та, что лежала сейчас под этим камнем, была одна и та же Марта.