Однако со временем экспертные системы их утомили, и оба программиста решили, что практические перспективы этой технологии сильно преувеличены. Системы не слишком хорошо решали интересные задачи, или не слишком хорошо “думали”, или не слишком хорошо “находили нестандартные пути решения проблем”. Благодаря своим машинам выбора, хорошо они справлялись лишь с одним – с генерацией множества истинных предложений (на соответствующих языках) и проверкой входящих предложений (на соответствующих языках) на истинность или ложность относительно их вроде как знания. Ал и Бо встретились и нашли применение плодам своего тщетного труда. Они решили сделать философскую игрушку. Выбрав лингва франка для перевода между двумя имеющимися у них репрезентативными системами (им стал английский в стандартной кодировке ASCII)[44], они соединили машины с помощью провода. При каждом нажатии кнопки α машина А случайным (или псевдослучайным) образом выбирала одно из своих “убеждений” (либо хранимую в ее памяти аксиому, либо вывод, сделанный на основе имеющихся у нее в распоряжении аксиом), переводила его на английский (на компьютере английские буквы заранее задавались в кодировке ASCII), добавляла достаточное количество бит после точки, чтобы общее число бит достигло 10 000, и отправляла итоговую цепочку машине Б, которая переводила входящие данные на свой язык (шведский лисп) и сравнивала со своими “убеждениями” – то есть со своей базой данных. Поскольку обе базы данных содержали истины, причем примерно одинаковые, благодаря работе машин вывода, всякий раз, когда А отправляла Б “убеждение”, которое считала истинным, Б тоже признавала это “убеждение” истинным и оповещала об этом миганием красной лампочки. Когда же А отправляла Б “убеждение”, которое считала ложным, Б признавала его ложным и объявляла о своем решении миганием зеленой лампочки.

Вносимые в цепочку изменения почти всегда приводили к возникновению ошибок в зашифрованной в этой цепочке английской фразе, если только изменения не вносились лишь в случайную последовательность бит в самом конце. Непримиримая к опечаткам, Б реагировала на это миганием желтой лампочки. При использовании случайной цепочки бит вероятность того, что эта цепочка не будет четко сформулированной по-английски в кодировке ASCII истиной или ложью, была чрезвычайно велика, а потому чаще всего загоралась желтая лампочка.

Итак, сказали Ал и Бо, таинственная каузальность красного на самом деле объяснялась тем, что красный обозначал истинность английской фразы, а зеленый – ее ложность. Вдруг многолетние старания ученых превратились в детскую игру. Теперь любой мог до умопомрачения генерировать красные цепочки. Достаточно было просто записывать фразы вроде “Дома больше орехов”, “Киты не летают” или “Трижды четыре на два меньше, чем дважды семь” в кодировке ASCII. Для генерации зеленой цепочки подошли бы фразы вроде “Девять меньше восьми” или “Нью-Йорк – столица Испании”. Вскоре философы сделали ряд любопытных находок – так, они обнаружили цепочки, которые были красными при первых ста отправках Б, но зелеными после (например, написанная в кодировке ASCII фраза “Эта фраза отправлялась тебе на проверку менее ста одного раза”).

Но некоторые философы заметили, что красная и зеленая характеристики цепочек на самом деле не тождественны английской истине и английской лжи. В конце концов, существуют английские истины, для записи которых в кодировке ASCII потребуются миллионы бит. К тому же, несмотря на все старания, Ал и Бо не всегда помещали в свои программы факты. К примеру, некоторые расхожие представления, считавшиеся истинными в то время, когда программисты работали над своими базами данных, с тех пор были опровергнуты. Характеристику цепочки – каузальную характеристику – красноты по множеству причин нельзя было считать тождественной характеристике английской истины. Итак, возможно, лучше было сказать, что красный означает относительно короткую фразу на английском языке в кодировке ASCII, описывающую нечто, что вроде как считает истинным ящик Б (вроде как убеждения которого почти всегда истинны). Одних философов удовлетворила эта формулировка, но другие стали придираться, по разным причинам настаивая, что это определение нельзя признать точным или что существуют контрпримеры, которые невозможно отбросить не ad hoc, и так далее. Но, как заметили Ал и Бо, лучшего описания этого свойства не найти, тем более что ученым все равно нужно было именно такое объяснение. Разве загадка красных и зеленых цепочек не была полностью решена? Более того, разве теперь, после ее решения, не стало очевидно, что не стоило и надеяться объяснить каузальную закономерность тем, с чего мы начали рассказ – что все нажатия на α включают красную лампочку, а все нажатия на β включают зеленую лампочку, – не прибегая к использованию некоторых семантических (или менталистских) терминов?

Некоторые философы заявили, что новообретенное описание закономерности происходящей в проводе активности можно использовать для предсказания поведения ящика Б, однако закономерность эта не каузальна. Истинность и ложность (и любые скорректированные заменители, описанные выше) представляют собой семантические характеристики, а потому совершенно абстрактны, из чего следует, что они не могут лежать в основе каузации. Чепуха, ответили другие. Нажатие на кнопку α приводит к включению красной лампочки с той же неизбежностью, с которой поворот ключа в замке зажигания приводит к включению двигателя вашей машины. Если бы оказалось, что по проводу передаются просто высоко- и низковольтные сигналы или единичные и двойные импульсы, никто не стал бы сомневаться, что это образцовая каузальная система. Тот факт, что эта система оказалась машиной Руба Голдберга, не показал снижения каузальности надежности связи между нажатием на α и включением красной лампочки. Более того, в каждом конкретном случае ученые могли проследить точный путь микрокаузации, полностью объясняющий результат[45].

Убежденные этими аргументами, другие философы стали утверждать, будто это показывает, что характеристики красноты, зелени и желтизны на самом деле не были семантическими или менталистскими, но были лишь имитацией семантических характеристик, лишь “словно бы” семантическими характеристиками. На самом деле краснота и зелень представляли собой очень, очень сложные синтаксические характеристики. Однако эти философы отказывались говорить, какие именно это были синтаксические характеристики, или объяснять, как даже маленькие дети могут быстро и надежно генерировать или распознавать их. Тем не менее эти философы полагали, что должно быть чисто синтаксическое описание закономерности, поскольку, в конце концов, рассматриваемые каузальные системы были “просто” компьютерами, а компьютеры – это “просто” синтаксические движки, не способные к реальной “семантичности”.