– А вот и он, Папа, – сказала она. – Ты его должник. Он заплатил за экипаж… Мистер Моррис, познакомьтесь с моим отцом, доктором Стрэнгом… Моррис, говорили вы? Так ведь?

Джонни вспыхнул.

– Мурхауз, но это не важно… Очень рад, сэр.

Они вместе поужинали. Мисс Стрэнг не переставая жаловалась на еду и все спрашивала официантку, не может ли она достать им чего-нибудь повкуснее остывшего тушеного мяса с бобами в этих ужасающих птичьих ванночках, а доктор Стрэнг хохотал и говорил, что она слишком привередлива. Джонни решил, что не будет рта раскрывать, пока не присмотрится поближе к этим людям. Девушка все смотрела на него темными вызывающими глазами, взгляд которых его волновал; он уже строил планы, как бы ему остаться тут еще на день-другой.

Наутро он встал рано и пошел в контору компании по благоустройству и планировке Ошен-Сити, которая помещалась в только что отстроенном, свежеокрашенном и крытом дранкой доме на только что проложенной улице за бухтой. В конторе не было еще ни души, и он пошел посмотреть город. В это душное серенькое утро коттеджи, остовы будущих магазинов и некрашеные хижины вдоль железнодорожных путей имели неприглядный, запущенный вид. То и дело он убивал у себя на шее москита. На нем был последний чистый воротничок, и его очень заботило, как бы он не загрязнился. Стоило ему ступить мимо проложенной вместо тротуара доски, как он набирал полные ботинки песка, а в щиколотку впи вались острые прибрежные колючки. Придя к конторе стройки, он увидел на ступеньках плотного мужчину в белом полотняном костюме.

– Доброе утро, сэр, – сказал он. – Не вы ли полковник Веджвуд?

Толстяк, видимо, так запыхался, что не мог вымолвить ни слова и только кивнул головой. За его воротничком у затылка торчал большой шелковый платок, а другим он обтирал пот с лица. Джонни передал ему письмо от своего патрона и стоял, дожидаясь, покуда толстяк заговорит. Тот, наморщив брови, прочитал письмо и повел Джонни в контору.

– А все астма проклятая… – наконец едва выдохнул он между двумя свистящими всхлипами. – Чуть только прибавлю шагу, дух захватывает. Рад видеть вас, сынок.

Джонни быстро уладил все дела по земельным участкам, продажа которых на комиссионных началах производилась совместно конторой «Хиллард и Миллер» и компанией по благоустройству и планировке Ошен-Сити, и все утро не отходил от полковника Веджвуда; голубоглазый и по-мальчишески услужливый, он внимательно слушал рассказы о Гражданской войне, о генерале Ли и о его белом коне Путешественнике и о том, какие веселые до войны устраивали пикники на Восточной отмели, сбегал в лавочку за льдом для погребца, произнес нечто вроде речи о будущем Ошен-Сити как морского курорта. «Ну разумеется, может ли похвастать их Атлантик-Сити или Кейп-Мей чем-нибудь, чего нет и у нас в Ошен?» – прохрипел на это полковник, потом Джонни отправился завтракать к полковнику, пропустив при этом поезд, которым ему следовало бы вернуться в Уилмингтон, отказался от мятного коктейля – он не пьет и не курит, – но с восхищением наблюдал, как полковник астмы ради состряпал и проглотил две изрядные порции спиртного, испробовал силу своей улыбки, голубых глаз и мальчишеской неловкости на цветной служанке полковника Мейми и часам к четырем уже смеялся вместе с полковником над губернатором Северной Каролины и губернатором Южной Каролины и согласился перейти в компанию по благоустройству и планировке Ошен-Сити на оклад в пятнадцать долларов в неделю с крохотным Меблированным коттеджем в придачу.

Вернувшись в отель, он написал мистеру Хилларду; в письме он давал отчет по выполненному поручению и в истраченных деньгах, приносил изви нения за такой внезапный уход, но объяснял его тем, что бедственное положение семьи вынуждает его всеми средствами пробиваться в люди; потом написал матери, что остается в Ошен-Сити, и просил срочно выслать ему платье; подумал было написать мисс О'Хиггинс, но решил не делать этого. В самом деле, что прошло – прошло, и вспоминать нечего.

Поужинав, он спросил счет, замирая от страха, что у него не хватит денег расплатиться, и, выходя с полудолларом в кармане и чемоданчиком в руке, столкнулся в дверях с мисс Стрэнг. Ее сопровождал низенький смуглый мужчина в костюме белой фланели, которого она представила как мсье де ла Рошвиллэн. Он был француз, но хорошо говорил по-английски.

– Надеюсь, вы вас не покидаете? – сказала она.

– Нет, мэм, я просто перебираюсь на берег бухты, в один из коттеджей полковника Веджвуда.

Француз, сладко улыбаясь, словно парикмахер, стоял за мисс Стрэнг, и при виде его Джонни стало не по себе.

– А, так вы знаете нашего толстяка? Он большой приятель Папы. А мне он страшно надоел своим вечным белым конем Путешественником.

Мисс Стрэнг и француз улыбнулись одновременно, словно их связывала какая-то тайна. Француз, легко покачиваясь на каблуках, стоял рядом с ней с таким видом, словно он показывал другу какой-нибудь предмет своей обстановки. Джонни так и подмывало дать ему хорошенько туда, где белая фланель круглилась на изрядном брюшке.

– Простите, но мне надо идти, – сказал он.

– Приходите вечером танцевать. Будем рады вас видеть.

– Непременно приходите, – сказал француз.

– Постараюсь, – сказал Джонни и зашагал прочь со своим чемоданом в руке; воротничок у него взмок, и он чувствовал себя прескверно. – А, чтоб его, этого французишку! – вслух выбранился он. Но все-таки мисс Стрэнг смотрела на него как-то особенно. Он начал догадываться, что влюблен.

У полковника он нашел доктора Стрэнга, и тут же выяснилось, что компания по благоустройству и планировке Ошен-Сити состояла из полковника, доктора Стрэнга и лавочника Обадиа Эймса, смуглого человека с двухдневной щетиной на лице и волосатыми лапищами – ничтожество, решил Джонни.

Они обсуждали проспект и план широкого рекламирования Ошен-Сити и обращались к Джонни как сведущему человеку. Это его немного подбодрило, так что, вернувшись в отель по приглашению мисс Стрэнг, он чувствовал себя в силах тягаться с этим французишкой, хотя он совершенно не умел танцевать.

Август был жаркий, дни, поутру тихие, к обеду знойные, к вечеру разражались грозовыми ливнями. Кроме тех случаев, когда надо было показывать клиентам выжженные солнцем песчаные и сосновые пустыри, на которых разбивали улицы, Джонни сидел в конторе один под двухлопастным вентилятором, одетый в белые фланелевые брюки и розовую теннисную рубашку, и, засучив рукава до локтей, сочинял лирическое описание Ошен-Сити, которое должно было служить предисловием к проспекту: Живительную силу излучает мощный прибой Атлантики, разбивающийся в кристальных бухтах Ошен-Сити (Мэриленд)… бодрящее дыхание сосен облегчает страдания астматиков и туберкулезников… широко расстилающееся поблизости устье Индиан-ривер – этого рая спортсменов – изобилует…

Среди дня, обливаясь потом и пыхтя, появлялся полковник, и Джонни читал ему сочиненное утром, и тот восклицал: «Превосходно, мой мальчик, превосходно!» – и предлагал поправки, которые сводили на нет все написанное. И Джонни выискивал в затрепанном словаре новую порцию эпитетов и начинал все сначала.