Арника прикоснулась к пальцам Таора и стала тщательно вспоминать, как исчезает преграда между ней и другим человеком.

Темнота хлынула в нее, звуки дома оборвались, сердце пропустило один удар, а в следующее мгновение Арника почувствовала под щекой пыльный дощатый пол. С трудом поднявшись, она помотала головой и, держась за стены, побрела вон.

Ратн за руку тащил по лестнице заспанную Выуявь, крича: «Удержи его, знахарка, удержи, я тебя очень прошу, удержи!» — а Выуявь растерянно бормотала, пыталась поправить волосы: «Помилуйте, юноша, чего не умею, того не умею. Да и не принято у нас это — человека на тот свет не отпускать».

Арника посторонилась, пропуская их.

Будто осенние облака заполнили дом и двор — холодный туман застлал все вокруг. Выйдя за ворота. Арника легла на дорогу и стала ждать, когда боль и темнота, переполняющие ее, стекут в землю. Не дождавшись, поднялась, раскинула руки, ледяной ветер пронизал ее, подхватил волосы и одежду, но боль осталась.

Я зачерпнула слишком много, требуется особое уменье, чтобы от этого избавиться, но у меня этого уменья нет, думала Арника, и никто не поможет. Она брела без дороги, и не узнавали ее ни земля, ни деревья, ни ветер.

Но открылась перед ней река Твомра — широкая, медленная, в один цвет с пасмурным небом. Твомра выручит, обрадовалась Арника, она же все понимает и помогает всем неизменно: принимает в себя и качает-утешает, избавляет-залечивает. Уносит далеко-далеко и навсегда. Но это все ничего. Жаль только, Терна больше не увижу…

Съехав вниз по глинистому склону, она зашла в воду по щиколотку.

— Прошу прощения, — раздался чей-то голос. — Но мне кажется, для купания сейчас слишком свежо.

«Молчи», — отмахнулась Арника и сделала еще один шаг. В этот момент ее крепко обхватили сзади.

— Тысяча ангелов! Сумасшедшая девочка, разве так можно…

Боль и тьма ушли разом, не оставив по себе памяти. Арника сделалась прозрачной и невесомой и с нетерпением ждала, когда ослабнут объятия, чтобы взлететь. Но ее сжимали все сильнее, пока она не ощутила землю под ногами. Вокруг было светло и тихо.

Незнакомец повернул ее к себе и, чуть отстранившись, посмотрел в глаза.

Было странно, что он назвал Арнику девочкой — он выглядел моложе. Нет, это только его улыбка моложе моей, подумала Арника, он давно возмужал, а улыбка осталась такой, как была у него в детстве. Хотя о людях с Порубежья ничего толком нельзя сказать, этот — точно ровесник мне, а имя его Горностай, не будь я Арникой… Ох и худо будет ему, столько боли у меня взял…

— Не беспокойся. Я долго смогу брать чужую боль — пока мои глаза не станут черными, — ответил он.

Цвет глаз у него был как северный край неба в летние сумерки — зеленоватый с серым. И весь он был летний, светлый, пахнущий теплой землей и нездешним лесом. Волосы, выбеленные солнцем, загар на скуластом лице и сияющая улыбка. И откуда взяться здесь такому, подумала Арника, не пешком же он пришел.

— Именно пешком, — подтвердил он. — Давай поторопимся, скоро начнет смеркаться.

Они шли вдоль берега, новый знакомец непринужденно болтал:

— Меня зовут Оэлларо Таллеарт — мало кто может запомнить, из запомнивших мало кто может выговорить, поэтому меня прозвали Горностаем, в честь зверя, изображенного на нашем фамильном гербе. Единственное напоминание о моем благородном происхождении. Монахам полагается искоренять память о своем мирском прошлом, но разве искоренишь, когда сто раз на дню окликают… Это твой дом? И никакого другого жилья поблизости? Унылые места, но что-то в них есть. Такая тонкая, красивая тоска…

В потемках высокое строение постоялого двора выглядело заброшенным, и странно было чувствовать доносящийся от него теплый запах печного дыма. Арника постучала в запертые ворота.

— Не услышат, — покачал головой Горностай. — Ты лучше вызови кого-нибудь. Загляни в дом мысленно, посмотри, кто там может выйти, и поторопи его.

Арника заморгала.

— Ну хорошо, я сам…

Через некоторое время за воротами послышались шаги и голос Иарена:

— Кто такой, зачем здесь?

— Я монах из Эльта, по прозвищу Горностай, иду разговаривать с Богом. Здесь еще девочка, которую вы искали.

Арника по привычке прислушалась к скрипу открываемых ворот и поняла, что воротам входящий понравился, мало того — они обрадовались его появлению. Такое бывало очень, очень редко.

— Я искал тебя, только что вернулся, — говорил Иарен Арнике, а сам, высоко держа фонарь, быстро и внимательно обыскивал глазами Горностая.

— Оружие я отдам тебе на хранение, — спокойно промолвил тот и принялся отстегивать меч.

Но, даже приняв его из рук Горностая, Иарен бдительности не ослабил.

— Ярень, кто там? — крикнула из приоткрытой двери Выуявь.

— Она вернулась. И с ней странный, — отозвался Иарен, не спуская глаз с гостя.

— Что ли, странник? Кого там врок принес?

Горностай повторил, кто он такой и куда идет, вежливо осведомился о ночлеге, получил решительный отказ и, ничуть не смутясь, добавил:

— Платить мне нечем, но я могу отработать. Может быть, вам нужны услуги лекаря?

— Нам, слава богу, нет, — мрачно ответила Выуявь, подумала и добавила: — Заходи.

В полумраке дома пахло жареной кислой капустой и ржаными лепешками. Переступив порог, Горностай огляделся и сказал: «Вечер добрый» — огню в камине, темноте на галерее и Закаморнику далеко в кладовке.

— Ладно, если добрый, а ну как не очень? — проворчала Выуявь.

Арника старалась держаться от нее подальше — затрещину можно было получить в любой момент.

Горностай вдруг замер на месте, будто прислушался к пространству всем телом. Не успела Выуявь буркнуть: «Ну чего встал?» — он по-звериному метнулся к лестнице, что вела в гостевые комнаты.

Иарен ринулся за ним, но пока под огромным антарцем тяжко скрипели ступени, Горностай нырнул в темноту и безошибочно нашел дверь — раздался гортанный возглас Ратна и короткий стальной лязг. Выуявь охнула. Спотыкаясь, Арника взбежала наверх и застала такую картину: Иарен, настигший наконец и жестоко скрутивший гостя, отрывисто вопрошал: «Куда заторопился? Зачем? Говори!» В освещенном проеме двери стоял Ратн, и клинки в его руках гудели как далекая вьюга.

— Извините, — сдавленно молвил Горностай.

— Извиняться не надо. Надо отвечать, — сказал Иарен.

Но внезапно из глубины комнаты — Ратн даже повел от неожиданности мечами в ту сторону — раздался голос Таора:

— Оэлларо…

У Арники мурашки волной прошли по коже — голос был исчезающе тихий и неодолимо сильный, проникающий, как у тех, кто поет ночами в кронах деревьев и забирает пением память.