— Молоко на губах еще не обсохло! Маненький ишо!

- Женилка, поди, еще не выросла! — хохотнул кто-то сзади.

— Это тебе, салажняк, не компот да варенье п…дить из погребов у «вахов», — отозвался нравоучительно Стефаныч.

— Ты, Митрий, как в армию-то умудрился загреметь? У тебя ведь одна нога короче другой на пять сантиметров! Таких не берут! Куда только комиссия в военкомате смотрела?

— Какая комиссия, бля? Эти болваны и безногого забреют, лишь бы план по пушечному мясу выполнить!

— Армия у нас рабоче-крестьянская! Отмазали, наверное, сынка какого-нибудь чиновника или нового русского, а наш Митяй теперь лямку тянет, за себя и за того парня! — возмутился Стефаныч.

— Главное, для них, гиппократов, чтобы указательный палец у тебя сгибался, чтобы из автомата по «вахам» мог стрелять! — добавил Степан Исаев, усердно скребя пятерней свою светлую кучерявую бороду.

— Сам черт их не разберет, где «вах», а где мирный трудяга! — вклинился в разговор заспанный рядовой Привалов, сморкаясь и громко шмыгая носом.

— Днем-то он трудяга, а ночью Фреди Крюгер с большой дороги!

— Чего разбираться! Спускай с него, говнюка, портки! Если без трусов — значит «вах»! Смело хватай за яйца и в Чернокозово! — посоветовал Степан, поворачивая к нему свое добродушное курносое лицо с прищуренными смеющимися глазами.

— Вон Шаман, молодец мужик! Не церемонится с этой сволотой! Грохнули бойца, он тут же прямой наводкой по селу, чтобы не повадно было!

— С этой шушерой только так и надо! Иначе, хер ты тут проссышь!

— Девятнадцатилетние пацаны гибнут, калечатся, а кто-то мошну себе набивает! — вставил, зло сплевывая, Стефаныч.

— На «мерсах» с девочками раскатывает! — добавил Привалов.

— Какие «мерсы», паря? Ты что, белены объелся? Тут такие бабки крутятся, что тебе и не снились!

— Березовых, Югановых и всю столичную братию клешнями за жопу и сюда! Патриотов хреновых! И мордой, мордой в это дерьмо! — не выдержал, морщась от боли, молчавший всю дорогу, «собровец» Колосков с раздувшейся от флюса щекой.

— Эх, молочка бы, парного! — вдруг, ни с того, ни с сего, мечтательно протянул Привалов.

— Из под бешенной коровки! — усмехнулся Савельев.

— Может еще и сметанки, соизволите, сударь? — съязвил Ромка Самурский, толкая локтем сослуживца в бок.

— Мать, молочка не найдется? — обратился Привалов к чеченке, стоящей у открытой калитки. — Я заплачу!

Та зло сверкнула глазами, плюнула под ноги и что-то выкрикнула ему. Захлопнула калитку. От неожиданности солдат опешил, захлопал светлыми как у теленка ресницами. Веснушчатое лицо парня вытянулось.

— Что, Привал? Cъел?

— Чего, это она? Совсем взбрендила? Я же по-доброму к ней! По-хорошему! Не на халяву же! — обиженный Привалов обернулся к товарищам, ища у них сочувствия и поддержки.

— Эх, Ваня, Ваня! Хорошо, что не огрела тебя по бестолковой башке!

— Разогнался, парниша. Молочка, видите ли, захотел! — добавил Мирошкин, сплевывая.

— А в жопу кинжал не хош, национальное блюдо? — засмеялся Савельев, гримасничая, делая страшное лицо.

В конец улицы показалась фигурка девушки в кожаной куртке с большим синим пакетом в руке.

— Вон, гляди, краля идет! У нее еще попроси!

— В один миг джигиты на куски разорвут, нос и уши отрежут!

Двухэтажное кирпичное здание заброшенной школы глядело с бугра на село пустыми глазницами окон. Стекла и часть шиферной крыши отсутствовали. Кругом царили печаль и запустение, все поросло высоким бурьяном и лебедой. Похоже, давно здесь не слышалось ни детского гомона, ни дребезжащих звуков школьного звонка. Перед школой торчало несколько высоких, сбросивших листву, акаций, обнаживших свои изрезанные глубокими морщинами стволы и корявые ветки. Несмотря на солнечный день, было довольно свежо. Иногда порывами задувал северный ветер, обжигая лица. Кусты, сухая трава и тропка искрились легким инеем. К школе подошли сбоку, напрямую, через заросли бурьяна, минуя дорогу и овраг. В окнах, то здесь, то там играли веселыми зайчиками на солнце осколки стекол. Сквозь трещины на крыльце кое-где пробивался пучками седой пырей.

Димка с овчаркой Гоби поднялись по щербатым ступеням, собака, нетерпеливо рвалась с поводка. Обшарпанная облезлая дверь в школу была приоткрыта. Солдат остановился, поправляя бронежилет и автомат. Овчарка юркнула за дверь, натянув поводок.

— Стой! Шалава! Куда, тебя несе…!

Договорить он не успел. Рвануло так, что с петель слетела развороченная дверь, вылетела щепками оконная рама, во все стороны брызнули жалкие остатки стекол и куски штукатурки. Огромный плевок удушливой пыли вынесло шквалом огня наружу. Димку отшвырнуло в сторону, и он, схватившись руками за лицо, съежился в комок. Вся группа повалилась на мерзлую землю, ощетинившись дулами «калашей».

Вдруг, из окна второго этажа хлопнул выстрел. И приподнявшийся было капитан Дудаков, нелепо взмахнув руками, ткнулся лицом в землю. «Собровцы» засуетились словно муравьи. Поливая из автоматов беспрерывно окна второго этажа, расползлись в стороны. Кто под стены здания, кто за деревья перед школой. Степан с Савельевым под прикрытием огня были уже на крыльце, где Димка с залитым кровью лицом, ничего не видя и не соображая, пытался безуспешно подняться и снова валился на бок как слепой щенок на неокрепших лапах.

Оказавшись внутри, где царили пыль, гарь и вонь, Степан сразу же швырнул гранату на площадку второго этажа. Тугая ударная волна вдарила по перепонкам, обильно осыпав их песком и ошметками штукатурки. Через мгновение, оглохшие, они были уже на верху, пытаясь что-нибудь разглядеть в пыльном удушливом облаке, окутавшем все вокруг. Вдоль стены, разбросав в стороны руки словно крылья, лежал лицом вниз боевик. Его камуфлированную форму густо припудрило известкой. Под ним медленно проступала темная лужа крови, автомат с перебинтованными изолентой магазинами валялся в ногах. Степан сходу полоснул короткой очередью по врагу. Пули впились в пыльную вздрагивающую спину, безжалостно вспарывая бушлат, гулкие выстрелы ахнули эхом. Дым и пыль стали рассеиваться. Осмотрелись. Коридор был буквально завален мусором и изрядно загажен, то здесь, то там красовались засохшие кучки. Деревянные полы были большей частью отодраны, кругом валялись искореженные плечи труб, обрывки пожелтевшей бумаги и куски от школьных парт, ощетинившиеся ржавыми изогнутыми гвоздями. Под ногами шуршал и похрустывал керамзит.

Из дверного проема ближнего класса вдруг выглянул бородатый «чех», но Степан судорожной очередью загнал его обратно в класс, неприятно ощутив, как мурашки со спины перекочевали под вязаную шапку.

— Шилова бы, сюда! Он бы показал «вахам» козью морду! — сплевывая грязную вязкую слюну, нервно бросил Степан через плечо Савельеву.