Козака на митинг выганяе.

Козак бизотвитно на митинг поспишае.

Тут козакы рты и пороззивлялы.

Рэчи оратора принималы.

И пид угрозой красных палачей

Против пана Рябоконя Воюваты выступалы.

Красин плавню окружають.

Двое суток стоялы у цэпи,

На своих шкурах повидалы

Комари, и пид сыльным витром

И дождем на станыци наступалы.

И на пути вси баштаны

Як карча уничтожалы.

Оцым и кончемо.

Привет красным драконам.

Вы однорогие красные черти,

Предатели нашей истерзанной Родины.

Вы як гончи рыщите

По стэпам, повсюду Делаете засады.

Бросаетесь на лай собак.

Вы приготовили стрихнин,

Чтобы отравить меня.

Секретно вооружили своих приспешников,

Но, мабудь, этими подлостями

Вы не воспользуетесь,

Как не воспользовались Кубраками.

Ка — за — ки!

Кто получил винтовку, так знай,

Что воювать надо, забыв жену и детей.

А то общество пойдет пожаром.

Оцэ та й годи.

Когда уполномоченный Славянского отдела ОГПУ И.П. Малкин, посланный с оперативной группой наконец-то поймать В.Ф. Рябоконя, убедился в том, что поймать его невозможно, то он решил его убить. Одной из таких акций по его убийству и было письмо якобы некоего подъесаула Кубрака (имя которого и упоминается в стихотворном воззвании) от 3 мая 1924 года, которое Василий Федорович распознал. Я привожу этот уникальный документ полностью, со слабой надеждой на то, что современный читатель, с уснувшим сознанием и, кажется, уже с напрочь утраченным естественным чувством самосохранения, прочитав его, попытается разгадать, по каким же именно признакам в тексте В.Ф. Рябоконь узнал, что это фальшивка, что ему устраивается ловушка, что это попытка вывести его на связь для расправы…

«Хорунжему Рябоконю.

Глубокоуважаемый Василий Федорович!

Будучи еще за границей, я слышал о Ваших боевых заслугах. Став на территорию Русской земли, я еще больше узнал о Вас, о Ваших неоценимых боевых подвигах. Будучи в тюрьмах Новороссийска, Екатеринодара, Ростова — везде сами большевики, мне говорили о Вас. Забрав у моего отца и у меня все имущество, зверски замучив многих членов моей семьи, подлая, кровожадная, не смывшая до сих пор еще казачью кровь, советская власть под страхом смертной казни начала предлагать мне заняться вылавливанием бело-зеленых и различных контрреволюционных организаций и проч. На предлагаемую мне роль Иуды я согласился, дабы дать возможность себе уйти из цепких рук поработителей, зверей неслыханных в истории человечества. Под маркой советского работника мне удалось уйти в объятия камышей и лиманов Таманского отдела. Морозы, снег, дожди, а мне приходилось быть под открытым небом. Мало кто из казаков давал мне приют. Большинство из казаков перекрасили себя в подлый, противный всем народам революционный цвет. Срам, позор казачеству, забыли заветы своих отцов и дедов. Я убедился, что былая твердыня и гордость Русской императорской армии — казачество под влиянием различных жидовских лозунгов окончательно разложилось и утеряло свое первобытное значение.

Василий Федорович, быть может, Вы подумаете, что я потерял все надежды на светлое будущее. Нет, скажу Вам откровенно, вся надежда на тех, которые за границей, там казаки, да и здесь еще есть. Хотя и мало. Неделю тому назад я беседовал с одним полковником, прибывшим из заграницы. Он меня заверил, что самое большее, как через два месяца, придут из-за границы. У меня со мной всего пятнадцать человек, имеем лошадей, седла, но недостаточно вооружены. В нескольких боях я израсходовал почти все патроны и потерял двух самых верных боевых казаков. Не имея достаточного вооружения и принимая во внимание то, что еще преждевременно производить какие-либо крупные операции и выступления, благодаря чему могло бы поплатиться своей жизнью мирное, не революционное казачество, я решил отойти на исходное положение и только лишь защищаться и сохранить себя и других для будущей работы, когда настанет момент. Лично я советовал бы и Вам не подымать преждевременно казачество, которое легко может и предать Вас, не имея поддержки извне. Вам необходимо только защищаться и сохранить себя и верных казаков для будущей недалекой работы. Вы не должны увеличивать свой отряд, в противном случае большевики могут наводнить воинскими частями ту местность, где Вы оперируете, а если нас будет мало, то они не пошлют против нас воинских частей, а будут посылать милицию и комсомолистов, а с этими мы справимся. Пока мы не должны наступать, развивать операции, и дабы сохранить себя, должны защищаться. К этому элементу, а именно к тому, кто будет гоняться за нашей жизнью и вообще выдавать нас, нужно применять самые суровые меры, включительно до расстрелов и поджогов имущества. Последний способ я считаю самым радикальным. А главное, не нужно верить всяким проходимцам, посылаемым большевиками против нас, ибо это может погубить нас. Не нужно никого принимать. Со мной был случай: пришел ко мне один из моих бывших сослуживцев — казак, под видом скрывающегося от советской власти, я его принял и выдал винтовку. Впоследствии оказалось, что он специально был послан ко мне большевиками. Благодаря случайности я вывернулся. Один из казаков гривенских хуторов, заметив это, предупредил меня. Подставной зеленый был уничтожен мною. Желаю от души Вам успеха. Уже недалек тот час, когда мы свободно вздохнем и встряхнем с себя ненавистное жидовское иго. Пишите мне через Тимофея Павленко. Пока, будьте здоровы. Готов всегда к услугам.

Подъесаул Кубрак.

3 мая 1924 г.»

То, о чем писал Василию Федоровичу неведомый подъесаул Кубрак, было ему хорошо известно давно и обстоятельно обдумано. Пропагандистский же душок письма его отталкивал, и он не пошел на встречу с этим доброжелателем. И, как оказалось, не напрасно, ибо так готовилась ему ловушка, его арест или убийство. Обладал он все-таки каким-то звериным чутьем, выработанным за долгие годы бездомной, камышовой жизни.

А еще в этом письме его насторожила фраза о «ненавистном жидовском иге». Не любил он акцентировать внимание на этом, так как по житейскому опыту знал, что там, где преднамеренно нажимают на это, жди обязательно провокации. Да и потом далеко не по этому признаку происходит духовное падение человека. Если бы миллионы и тысячи русских людей, казаков устояли против соблазна и не отказались от своей исконной веры, никакое бы «иго» ничего не могло с ними поделать. Здесь же его поражал еще и цинизм. Ведь письмо было написано, по всей вероятности, Малкиным, или с его участием, который-то и являлся представителем этого самого ига… Это не обижало Василия Федоровича, но вызывало гнев: за кого, мол, меня принимаешь, считая себя умнее всех…

Так поразмыслив, он решил не идти на встречу с этим, столь подозрительно неожиданно объявившимся в плавнях подъесаулом Кубраком.

Новые выступления В.Ф. Рябоконя, его претензии и требования к властям обратили на себя внимание органов ОГПУ. Была предпринята самая решительная борьба с ним, объявлена, по сути, облава, как казалось, со скорым исходом…