Не важно. Инени предстояло оставаться недовольным. Имелись дела, в которых даже Немощный мог оказаться сильным: убеждения, за которые человек должен упрямо цепляться. Даже если это всего-навсего убеждение, что никто не должен верить ни во что. При втором Тутмосе не будут строить никаких храмов.

Нехси задал какой-то вопрос, и Ненни с трудом вступил в развернувшийся тем временем диспут. Он действительно стал очень рассеянным. Да и голова разболелась непонятно от чего — то ли от громкого энергичного голоса Хатшепсут, то ли от собственной усталости, то ли от начинающейся лихорадки. Любопытно, что будет, если он просто-напросто встанет и выйдет из комнаты? Вряд ли его отсутствие кто-нибудь заметит.

Он неловко подвинулся в кресле, сел попрямее и попытался сосредоточиться на обсуждаемом вопросе.

Слабенькая зелень, покрывшая чёрные поля во время праздника Ун, успела превратиться в твёрдое золото, когда через четыре месяца весенним вечером трое ближайших сановников фараона — Нехси, Футайи и Инени с глазами поэта — собрались в комнатке на первом этаже дворца, чтобы выслушать первый в этом сезоне отчёт об урожае. Всё утро они потягивали пиво из глиняного кувшина, тут и там стояли рабы, плавно взмахивавшие огромные опахалами из перьев. Наверху, на крыше дворца, большие воздухозаборники улавливали дыхание ветра и рассылали его через хитро сконструированные продухи в нижние комнаты, в том числе и в эту. Однако ни воздухозаборники, ни пиво, ни опахала не помогали. День был жарким. Настолько жарким, что мощный чёрный торс Нехси лоснился от пота. Все трое сняли свои драгоценные нагрудные ожерелья, сложив их в сверкающую кучу на столике поодаль.

Монотонный голос писца наконец смолк. Он свернул лист папируса и вопросительно посмотрел на Нехси.

— Всё в порядке. По правде говоря, даже лучше, чем я ожидал... Оставь документ на столе, я попробую до вечера скрепить его печатью фараона.

Нехси отпил ещё глоток пива, и писец поспешно удалился, чтобы сделать то же самое. Футайи налил свой кубок до краёв.

— Вы действительно надеетесь сегодня утвердить этот документ? Фараон всё ещё болен.

— Я думаю попросить Божественную Правительницу...

— Как, опять?

Собеседники обменялись взглядами, но Нехси промолчал.

Футайи вновь уселся, и, как всегда, забарабанил костлявыми пальцами по подлокотнику кресла. Большие карие глаза Инени остановились на нём.

— Это всего-навсего рутина, превосходнейший. Вопрос лишь в целесообразности.

— Да. — Но Футайи помотал головой и нахмурился. Мне это не нравится, совершенно не нравится! — проворчал он. — В общем-то, вполне нормально, что она ставит печать на несколько папирусов, когда Добрый Бог нездоров, и даже проявляет некоторый интерес к слушаниям совета. Но дело заходит слишком далеко. Нами больше никто не управляет! С тех пор как Хапусенеб стал Верховным жрецом... — Он умолк, задумчиво глядя в пространство. — Да, теперь я понимаю, что это началось именно тогда. Каких-то четыре месяца назад. За эти четыре коротких месяца, друзья мои, мы стали считать почти естественными обращения к Её Сиятельству вместо фараона по всем большим и малым вопросам.

— Вы преувеличиваете, превосходнейший, — негромко сказал Инени. — За это время не потребовалось никаких действительно важных решений.

— Вы считаете назначение нового раба Амона на прошлой неделе маловажным событием?

— Интересно, решение принял фараон или Хапусенеб? — спросил Инени.

Футайи некоторое время смотрел в прозрачные глаза архитектора, а затем твёрдо сказал:

— Это решение приняла царица. — Не получив никакого ответа, он положил тонкие руки на стол, склонился к молчаливому Нехси и ещё понизил голос. — Во имя Амона, кто такой этот Сенмут? Никто ничего не слышал о нём до его неожиданного возвышения в сан надсмотрщика за полями, когда выгнали Нахта. Теперь, через каких-то четыре месяца, он поднимается на высшую должность во всём храме, получает власть, такую же, как и у Верховного жреца, и почти такую же, как наша! Хапусенеба я знаю давно. Как и каждый из нас, я одобрил это назначение. Но этот пришелец, этот выскочка...

— Это очень способный выскочка, — снова негромко сказал Инени. — Пришелец — одарённый администратор. Хапусенеб убедил фараона назначить его — а Хапусенеб не разбрасывается похвалами. Он трезвый человек, не падкий на новизну и взвешивает каждое своё слово.

— На весах мог оказаться чей-то палец, мой друг, — бросил Футайи.

Нехси, рисовавший на столе ровные круги своим запотевшим кубком, не поднимая глаз, негромко сказал:

— Припомните, обо мне тоже никто ничего не слышал, когда фараон впервые возвысил меня.

— Это совсем другое дело! — резко бросил Футайи. — Вас выбрал и возвысил Великий Тутмос, а он никогда не ошибался в своём выборе.

— Но возможно, что этот новый выбор также не окажется ошибочным. Отвлекитесь на мгновение от того, кто выбирает, и посмотрите на того, кого выбрали. Давайте взглянем, как он переустроил хозяйство Амона. Одно это говорит, что он окажется превосходным рабом Амона. Есть ли у нас весомые причины не доверять ему?

— Вот! — Футайи ткнул в него длинным и тонким указательным пальцем. — Вы сказали это слово, мой друг, а не я. Недоверие. Признайтесь, вы тоже ощущаете его, обоснованно или нет.

— Признаюсь, — медленно сказал Нехси. — Я не доверяю ему. Но я не доверяю моему недоверию. Может быть, причина его — всего лишь обида на неизвестные обстоятельства. А может быть, я смотрю на него глазами ревности.

— Вопрос не в том, каким вы видите его, а в том, каким его видит царица! Клянусь Правдивой Маат[83], я уверен, что она смотрит на него пристрастно и закрывает глаза на его ошибки. Никогда ещё я не видел, чтобы человек за столь малое время обрёл такое благоволение. Не было и случая, чтобы мне так часто цитировали чьё-нибудь мнение! Редкая неделя проходит без того, чтобы его два-три раза, а то и чаще не увидели во дворце: он совещается с царицей! А если она, а не фараон, призвана управлять делами Обеих Земель...

Нехси молча посмотрел на него, затем наклонился вперёд и упёрся руками в стол.

— Мой друг, давайте ясно видеть вещи. Она должна управлять Землями. Лихорадка всё чаще и чаще посещает фараона — гораздо чаще, чем раньше. Он не из тех, кого боги одаривают долгой жизнью, вы знаете это не хуже меня.

— Да, это известно всем.

— И что из этого следует? Кто-то должен управлять Египтом, когда фараон остаётся в постели, — и после того, как он уйдёт к богам. Можете ли этим человеком быть вы или я?

— Нет, но царские дети...

— ...могут оставаться детьми, когда Гор станет Осирисом[84]. Её Сиятельство станет регентом, будет она готова к этому или нет. Неужели нам не хватит мудрости смело заглянуть в будущее? Я полагаю, что именно таким оно и будет. Нужно и уже сейчас помочь ей приготовиться к этому будущему, подсказывать ей, вести её, насколько это сможем сделать мы — те, кому она действительно может доверять. Осторожно и тактично мы могли бы предупредить грозящее Египту бедствие.