Фарадею больше был неинтересен этот атолл, как и все, что с ним связано. Он видел, как на горизонте поднимаются некие строения, как каждую неделю на остров с очередной порцией запасов прибывают новые корабли, как рабочие, словно роботы, без остановки трудятся, чтобы превратить остров в то, чем он никогда не был. Что Гипероблако собирается сделать с этим местом?

Но разве Кваджалейн не был его, Фарадея, находкой? Его триумфальным открытием? А Гипероблако бесцеремонно его открытием воспользовалось. И хотя Фарадею было любопытно, что оно задумало, воли своему любопытству он не давал. Он был жнецом и наотрез отказывался иметь какое-либо отношение к работе Гипероблака.

Конечно, если бы он захотел, он мог бы прогнать Гипероблако с атолла – в конце концов, жнецы выше закона; он может потребовать все что угодно, и Гипероблако вынуждено будет согласиться с его требованиями. Заявит, что Гипероблако обязано отвести свое оборудование и рабочих на сто морских миль от Кваджалейна, и ровно на сто миль оно и ретируется.

Но Фарадей не сделал этого. Он не стал запрещать Гипероблаку проводить работы на атолле. Потому что, по большому счету, инстинктам Гипероблака он доверял больше, чем своим. Поэтому он запретил вмешиваться в жизнь острова не Гипероблаку, а самому себе.

Атолл Кваджалейн состоит из девяноста семи островов и островков, которые сформированы почти полностью погруженной в воду кромкой вулканического кратера. Конечно, у Фарадея были все права объявить один из этих островов своим. Когда Гипероблако явилось на Кваджалейн, Фарадей забрал себе небольшую лодку, прибывшую с первыми кораблями, и уплыл на ней на один из дальних островов. Гипероблако, уважая его выбор, оставило Фарадея в покое и даже не прикасалось к тому острову, где поселился жнец.

Чего нельзя было сказать о прочих островах атолла.

Некоторые из них были так малы, что на них с трудом мог устоять человек, но на всех кусочках суши, где можно было бы укрепить какое-нибудь сооружение, Гипероблако что-то строило.

Фарадей делал все возможное, чтобы не замечать этого. С помощью инструментов, которые он забрал у строителей, он построил себе хижину. Кроме этих инструментов, имущества у него не было никакого, но ведь он был неприхотлив. Его островок был местом спокойным, где вполне можно было бы прожить вечность. И в случае Фарадея это действительно будет вечность или, по крайней мере, ее солидный кусок – поскольку он не собирался подвергать себя жатве, хотя соблазн был велик. Но он поклялся себе жить так долго, как будет жить Годдард; он будет делать это назло новому Высокому Лезвию – пусть даже тот об этом ничего и не узнает.

У Фарадея как жнеца были обязательства перед миром, но он решил забыть о них. И он не чувствовал никаких угрызений совести, когда вспоминал, что не исполняет первую и главную заповедь жнеца: Убивай! Он многих убил, и с него хватит. Зная Годдарда, можно было не беспокоиться – в отсутствие Фарадея крови не станет меньше.

Что дурного в том, что он решил уйти от мира, который презирает? Однажды он уже попытался это сделать – на Плайя-Пинтада, что находится на северном побережье Амазонии. Но тогда было одно, но существенное отличие от его теперешнего состояния. Да, он был измучен, но он не презирал мир. Может быть, слегка недолюбливал – только и всего. И вернула его в мир Ситра. Да, Ситра… Таков этот мир! Самые добрые намерения самых лучших людей – все здесь обречено на гибель!

Постепенно недовольство миром и людьми превратилось у Фарадея в настоящую мизантропию. Но есть ли в мире место жнецу, который ненавидит и сам мир, и живущих в нем людей? Нет, на этот раз его не смогут вернуть в эту мясорубку. Попытаться сделать это может Мунира, но у нее ничего не выйдет, и она сдастся. Пока этого не произошло, но с ним ей не сладить. Мунира приплывала к нему на остров раз в неделю, привозила еду, воду и семена, которые можно было бы выращивать – хотя его клочок земли был так мал, а почва столь камениста, что много здесь не вырастить. Привозила она также фрукты и сласти, которые Фарадей тайно любил. Но он не благодарил Муниру за ее труд в надежде, что его сухое поведение заставит ее в конце концов все здесь бросить и вернуться в Израэбию, в Александрийскую библиотеку, откуда он ее вытащил. Зря он сбил Муниру с ее пути – еще одна жизнь, разбитая его бездумным вмешательством.

Однажды Мунира принесла Фарадею пакет артишоков.

– Они здесь не растут, – сказала она, – но, как я думаю, Гипероблаку показалось, что они тут нужны, вот оно их и прислало с последним кораблем.

Хотя Мунира не увидела в этом ничего необычного, появление артишоков оказалось значительным шагом вперед. Моментом, достойным того, чтобы его отметили как нечто особое. Ибо артишоки были излюбленным блюдом Фарадея, и их появление на острове не было случайностью. Хотя Гипероблако избегало контактов со жнецами, оно хорошо знало этих людей. И отлично знало самого Фарадея. Поэтому, прислав артишоки, Гипероблако пусть и в непрямой форме, но пыталось вступить с ним в отношения. Напрасно! Фарадей был не тем жнецом, кто легко мог пойти на контакт в знак признательности за доброе отношение. Правда, он взял артишоки вместе с прочими продуктами, но заявил достаточно сухо:

– Съем их, если захочется.

И вновь – ни слова благодарности.

* * *

Муниру, как и раньше, не отвратило от Фарадея очередное проявление его суровости. Она была готова к этому. Более того, она привыкла полагаться на его такое к ней отношение. Что касается ее жизни на атолле Кваджалейн, то ее существование здесь мало чем отличалась от того, как она жила в Александрии до того, как познакомилась с Фарадеем. Там она была так же одинока – даже когда ее окружали люди, работавшие вместе с ней в библиотеке.

И теперь она жила в одиночестве в старом бункере на острове, где за последние недели стало довольно многолюдно. Правда, со всеми этими людьми она общалась только тогда, когда ей было нужно. У нее не было доступа к журналам жнецов, с которыми она работала в библиотеке, но и здесь, на острове, было немало различных печатных материалов. Растрепанные книги, оставленные жившими здесь людьми Эпохи смертных, которые населяли остров до того, как в мире воцарились жнецы и Гипероблако. Тома, насыщенные замысловатыми фактами и фантазиями людей, которые жили с мыслью о неизбежности старения и смерти. Хрупкие рассыпающиеся страницы несли на себе истории, окрашенные мелодраматическими интригами и близорукими страстями, которые теперь, в Эпоху бессмертных, казались достойными лишь улыбки. На страницах этих книг жили люди, верившие в значимость своих мелочных поступков, в то, что их мечты смогут осуществиться до того, как смерть настигнет их самих, а также тех, кого они знают и любят. Читать про это было забавно, хотя поначалу Мунира не понимала, как прочитанное она может приложить к себе. Но чем больше она читала, тем лучше понимала страхи и желания смертных. Краткий срок их бытия был насыщен и даже перенасыщен страстями и несчастьями, но, кроме этого срока, больше у них ничего не было.