пялились на ее фотографию. Аарон-то как получил этот снимок? Заставил позировать? Кровь во мне кипела, в ушах звенело от гнева, и я боялась, что вот-вот ударю эту женщину.

Я настаиваю, что это наилучший выход, — проговорила она вежливо. — Кроме того, мы и так не можем позволить ей сдавать экзамены из-за долга по счетам.

Я вскочила, сшибла стаканчик с ручками, не извинилась и, наклонившись к ней через стол, выпалила:

— Вам должно быть стыдно, мисс Холл! У вашей ученицы отец при смерти, а ее унижают при всех, вовлекают в скандал на сексуальной почве, и все, о чем вы думаете, — это как ее наказать, как заставить страдать еще больше! Вероятно, СМИ захотят об этом услышать. Девочка принимает удар за мальчика. Ведь и слова не было сказано о том, чтобы наказать его за то, что он распространил фото!

Она даже не моргнула. Железная выдержка. Наверное, их тренируют этому в педагогическом вузе. Мисс Холл просто сидела и смотрела на меня так, как будто перед ней была нищебродка, которая орала, что обидели ее милую крошку, и угрожала подать в суд, довести до увольнения, сообщить в газеты. Потому что именно такой мамашей я сейчас и была.

— Миссис Моррис, в этой ситуации я бы не советовала вам опять общаться с прессой. Пожалейте Кэсси.

Я застыла, открыв рот, внезапно забыв все слова, которые собиралась выплеснуть на нее. Она была права, а вот я потеряла лицо. Не мне говорить о распущенности молодых девочек и о вседозволенности, ведь именно моя изнасилованная подруга пила, носила короткую юбку и флиртовала.

Она, видимо, поняла, что взяла надо мной верх, и быстро отложила папку с личным делом Кэсси.

— Давайте на этом закончим. Вам нужно отвезти ее домой, а я договорюсь о сдаче экзаменов. Мы попытаемся во всем разобраться, но такие вещи очень быстро распространяются…

Прямо как болезнь. И это про мою Кэсси.

— И, если я этого не говорила, пожалуйста, примите мои пожелания скорейшего выздоровления вашему мужу.

А Кэсси все продолжала всхлипывать за дверью, монотонно и как-то механически. Это напоминало гудение кондиционера.

Мы должны были уйти. Незаметно, крадучись. Побежденные, стыдящиеся, запятнанные.

— Милая, нам придется поговорить об этом, даже если ты не хочешь.

Кэсси сидела, сжавшись на заднем сиденье машины, и плакала. Ее лицо опухло и покраснело, волосы растрепались.

— Как к нему попало твое фото?

Хотелось бы услышать в ответ: «Он меня заставил». Я это видела так: Аарон хотел секса и давил на нее. Заставил, например, сделать фото и отправить ему, чтобы доказать свою любовь, а потом показал всем, кто был в раздевалке. Отвратительно.

— Кэсси, если он тебя сфотографировал, это незаконно. Мы вправе обратиться в полицию и потребовать удалить снимок.

Я знала, что на самом деле невозможно вернуть обратно то, что разлетелось по телефонам, словно бацилла. Ужасно, если фото уже попало на один из тех сайтов, о которых я писала. Тогда удалить его навсегда уже нереально.

Всхлипывания затихли. Сколько же ей пришлось пережить за последнее время! Она видела отца сначала на скамье подсудимых, потом — истекающего кровью; узнала, что ее лучший друг на самом деле ей брат, а теперь еще и это…

— Пожалуйста, дорогая, расскажи мне, как было дело, а я обещаю сделать все, чтобы этот кошмар поскорее закончился.

Кэсси смотрела в окно. Она глубоко вздохнула и ледяным тоном произнесла:

— Аарон не делал это фото. Он меня бросил. Я хотела вернуть его. Я не знала, что посылать снимок незаконно.

Мне понадобилось некоторое время на осознание услышанного.

— Ты сама послала… Он не просил тебя…

— Нет. — Она перевела взгляд на свои руки. — Он не хочет иметь со мной ничего общего.

О, как же мне захотелось убить Аарона! Самодовольного маменькиного сынка, которому уже приготовили местечко в Оксфорде, а в последующем — и в какой-нибудь юридической конторе в Сити. Как он посмел причинить моей дочери боль, приговорить ее к такому унижению! Тут же мелькнуло воспоминание о том, как я предложила себя, свое девственное тело, Майку, как хотела отдать ему все, что имела. Какой же я была смешной и глупой!

— Ты видела фото? — жалобно спросила Кэсси.

Я наконец завела машину.

— Нет, милая, не видела. Поехали домой.

Я никогда не скажу ей, что видела его хоть краем глаза, потому что это убьет ее. Ведь самым ужасным было не то, что она выставила напоказ свою нежную маленькую грудь, а тот взгляд, которым она смотрела в камеру, — взгляд побитой собаки, сексуальной рабыни, девочки, которую заставляют сделать что-то, чего она делать не желает. Мне пришло в голову, что у Карен теперь такой же взгляд.

— Мама, давай съездим к папе, — тихо попросила Кэсси. — Я хочу увидеть его.

Майк

Какое-то время весь мир казался ему серым. Он чувствовал вокруг себя какую-то вибрацию, слышал звуки, видел вспышки света, но все это — будто за плотной завесой. Сильно болела голова, а тело онемело, только кое-где пульсировала боль. Иногда ему казалось, что он занимался дайвингом и нырнул очень глубоко, а где-то наверху дрожит залитый солнцем овал. Каждый раз, приближаясь к этому пятну света, он понимал — случилось что-то ужасное, и ощущал вину. И стыд.

Карен…

Она сказала неправду. Но все смешалось: секс, который был у них в тот день в душной комнатке над гаражом; ее, такой знакомый, запах; смесь стыда и желания; его слова: «Все кончено. Мы не можем так поступать с Эли»; боль в ее глазах… Он не мог не переживать за нее, ведь они были близки много лет. Как он тосковал по ней, лежа возле Эли, и, чтобы унять эту тоску, смотрел очередную скандинавскую драму с субтитрами…

Что же он помнил о той ночи? Почти ничего. Ужин в саду. Сначала уходит спать Эли, потом — Джоди, беременная и опухшая. Они вчетвером сидят и пьют, Карен смеется громче всех, касается ногами Билла. Скорее всего, она хотела вызвать его, Майка, ревность и, наверное, добилась этого. Но как нежен был теплый ночной воздух, и с каким наслаждением Майк смотрел на прекрасный дом, на сад, которые он заслужил, заработал своим трудом.

А что произошло потом? Эти воспоминания подернулись туманом. Курить травку и запивать алкоголем — плохая идея. Он очень нервничал, ему было стыдно перед Карен, но не менее стыдно перед Эли, ведь он занимался любовью с другой прямо у них дома. Было страшно, что жена узнает и этот позор просочится сквозь стены… Еще ему