– Поговори мне ещё, – ухмыльнулся Сухов.

И в этот момент раздался ужасный грохот. Резко обернувшись к городу, Олег успел увидеть, как оседают зубцы крепостной стены перед гелеполой, как проваливаются кирпичи, поднимая тучу ржавой пыли.

– На штурм! – заорал Сухов. – Карл и Олав! Ваши дружины идут первыми!

– У-о-о! – ответили дружины.

Откатить гелеполу было уже невозможно – груда кирпичей завалила её до половины и ссыпалась в ров. Да и некогда было откатывать. Варяги бросились на приступ слева и справа от осадной башни, пробегая по мешкам с землёю, набросанным в ров, взбираясь по пылящей кирпичной осыпи.

Пыль ещё не рассеялась, а первые «штурмовики» уже ворвались в город и скатывались по травянистому откосу.

Олег вздохнул – не видать ему обеда… Ну, зато город взят!

Быстренько нацепив шлем и застегнув ремешок под подбородком, он приготовился ждать – негоже магистру да аколиту по кирпичам прыгать. Несолидно сие.

Дожидался Олег недолго – снова заскрипели ворота Неаполя, только теперь под приподнятую катаракту подныривали варяги, машущие руками товарищам – пожалуйте, мол! Открыто!

Товарищи из сотни Вуефаста Дороги взревели радостно и пожаловали. Олег неторопливо зашагал следом, сопровождаемый Витале Ипато, Ивором и Свеном.

Под аркой ворот было сыро, зато за ними, на круглой площади, светило солнце. Площадь окружали двух-трёхэтажные дома под черепичными крышами. Стены их были столько раз белены и штукатурены, что сделались неровными и шли наплывами.

На площади лежали мёртвые тела – десятки убитых неапольцев и ни одного пришельца из леса, гор или степей. А дальше поднимались в гору улицы, на которых творился ад земной – жители метались от дома к дому с наспех собранными узлами, иные таскали вдвоём сундуки, женщины вопили, воздевая руки к небу, а одна из местных сидела прямо посреди улицы, простоволосая, и качалась из стороны в сторону, то ли оплакивая кого, то ли последний разум потеряв.

– Никого! – поражался Свен. – До чего ж народ трусливый попался!

– Нам же лучше, – заметил Ивор.

– А правда, что добычу поровну поделят? – осведомился Малютка с тревогой.

– Чистая правда, – подтвердил Олег, – беспримесная. Сложим всё в кучу, разделим на всех и свалим.

– Правильно! – горячо одобрил и поддержал Свен. – А то одному богатенький достанется, а другому вечно шваль всякая…

Ипато улыбнулся только – радовалось сердце истинного венецианца горю соперников. Олег усмехнулся и стал подниматься вверх по улице.

Варяги пока почти не трогали местных – заняты были. Десятки из дружины Вилобородого отражали контратаку вражеских всадников, орудуя копьями издали, секирами вблизи. Дружная четвёрка алан во главе с Аккером из Магаса гоняли по улице десяток солидариев – аланы хохотали, умерщвляя неапольских бойцов попарно. Они накалывали на пику сначала одного супротивника, протыкая несчастного насквозь, а потом догоняли следующего, придерживая труп на древке, и нанизывали второго. Бросали этот чудовищный «шашлык» и бежали дальше, готовя новую пику-шампур. Саук, сын Тааза, и Фудри Московский развлекались тем, что ловили местных девушек. Девушки визжали, прятались в домах, парочка их оттуда выгоняла уже голыми…

Прямо на Олега выскочила одна такая – растрёпанная, росточку небольшого, но с большими грудями, подпрыгивавшими на ходу. Девушка бежала, невзвидя свету, зажимая руками низ живота. Сухов поймал её, и та забилась, рыдая и поминая всуе имя Божие.

Фудри с Сауком вылетели из дверей, сразу же резко затормозив. Их довольные улыбки поблекли.

– Опять балуетесь? – с укором спросил Олег, отпуская девицу. Та без сил опустилась на землю.

– Да мы так просто, – решил отвертеться Саук, «джокая» по-гузски.

– Почему не в строю? – построжел аколит.

– Так всё уже! Разбежались бойцы ихние! Мы-то думали, как за стену пролезем, так самый бой и начнётся. А он кончился!

– Ладно, – махнул рукой Сухов, – балуйтесь, тролль с вами…

Да и что ему было сказать? Варяги одержали победу, значит, имели полное право эту самую победу праздновать, то есть портить девок и отбирать имущество у их родителей. В мирное время за такое голову секли, а война всё спишет…

– Что-то я не замечаю особых зверств, – улыбнулся Ипато. – Обычно после северян остаются жуткие следы…

– Спасибо вашей гелеполе, а то пришлось бы моим варягам на стены лезть. Потеряли бы многих, остальные озверели бы – и улицы Неаполя стали бы скользкими от крови!

Они вывернули на широкую улицу, заставленную двумя рядами богатых домов. Кое-где фасады украшались колоннами, попадались даже безносые статуи.

Над улицей стоял крик и стон – не желали богатые горожане беднеть. Из дверей и окон доносился стук и грохот, гневные вопли сменялись звонкими ударами. Или предсмертным хрипом. Или тонким воплем насилуемой девушки.

Олег даже не поморщился. Напротив, он чувствовал сильное раздражение, производное от голода, усталости и долгого воздержания. Алёнка далеко, а тутошних девок лапать – нет уж, увольте. Их моют два раза в жизни – при рождении и когда в гроб кладут.

В остальное время они воняют. Вроде ж и водопровод им римляне провели, ещё при Августе – купайся хоть день напролёт. Так нет же, попы постановили, что чистота духовная куда важней чистоты телесной, и поразрушили термы с купальнями, дабы женщины не мылись вместе с мужчинами, возбуждая похоть и греховные помышления. Помывки отменили, канализация сама забилась… Зато никакой аморалки. Ничего, скоро вам воздастся за грязь – чума приберёт всех, и немытых праведников, и немытых грешников…

– Не отда-ам! – хрипло заорал расхристанный мужик, выбегая на улицу в одних брэ.

Он бежал, косолапя, и прижимал к груди мешок с чем-то звякавшим. Из окна выпрыгнул Акила Длинный Меч. Смеясь, он метнул топорик-чекан, раскроивший мужику череп. Косолапый рухнул, выпуская мешок из рук, и по выщербленным плитам улицы раскатились золотые чаши, миски, кубки…

Малютка Свен с сожалением посмотрел на посуду и махнул рукой:

– Ладно, потом поделим!

– Чем занят, Свен? – жизнерадостно спросил Акила, подбирая золотые вещи.

– Гуляю, не видишь, што ль?

Длинный Меч рассмеялся и бодро потрусил к дому, крича: «Сундук тот не забудьте! Актеву! Сундук! Слышь?»

Безбородый Актеву, дергая себя за длинный пшеничный ус, высунулся из окна второго этажа и проокал:

– Понесли уже! Всё туточки, чисто!

– Дальше пошли!

– Акила! – донесся грубый голос из дверей ограбленного дома. – Тяжёл сундук-то!

– Складывай у порога, Фроутан, я телегу подгоню!

Из дома напротив с трудом выбрался варяг могучего сложения, толстая патлатая женщина волочилась за ним, цепляясь за грабителя, колотила его кулаком по спине и орала благим матом. Грабитель, красный от стыда и гнева, развернулся у выхода и ударил бабу рукой в кольчужной перчатке – орущая свалилась замертво.