Я так и не разгадал эту тайну. И поскольку сделать это представлялось невозможным, то махнул на нее рукой. И без того забот хватало.

Тем не менее, я нашел время, чтобы при дневном свете посмотреть на таинственных апостолов. Тот, кто создавал их, был гениальным скульптором – фигуры нисколько не походили на обычные церковные. Резчик изобразил их живыми людьми: с вопрошающими, радостными, строгими и умиленными лицами. Особенно поразили меня апостолы Павел и Иоанн. Глаза первого смотрели лукаво и радостно; человек, повстречавший на своем пути самого Господа, как бы говорил: "Я знаю, что ты полон сомнений, но я тоже поначалу гнал Христа, а потом стал его главным миссионером. И ты уверуешь…" Иоанна скульптур вырезал юным и безусым – таким, каким любимый ученик Иисуса возлежал, наверное, на плече Спасителя. Взгляд юного апостола был устремлен вверх, одухотворенное лицо поражало убежденностью и страстной верой. Будто юный Иоанн уже начал складывать свое бессмертное: "В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог"… Позолота на скульптурах потемнела, местами вытерлась, но это не портило их, наоборот – придавало им дух времени…

* * *

В вечер первого дня работы с кладом у меня состоялась еще одна памятная встреча. Едва я вернулся в гостиницу, как в дверь постучал молоденький послушник. Он же проводил меня в номер епископа. Я слышал, что тот в Горке, привез нового священника, но приглашению удивился.

Владыка Ириней оказался мужчиной средних лет, высоким, статным и красивым. Если бы не длинная борода с уже заметной проседью, его можно было принять за киноактера. Едва я переступил порог номера, он встал навстречу и по-простому пожал руку. Тем самым разом избавив меня от мучительных раздумий, как вести себя со столь важным лицом.

Мы сели в кресла за маленьким столиком друг против друга, послушник поставил перед каждым чашку чая и вазочку с печеньем, после чего неслышно удалился. Владыка внимательно посмотрел на меня, и вдруг, неожиданно для себя, я рассказал ему обо всем случившемся со мной в Горке, не пропуская малейшей детали. Ириней слушал, не перебивая. Несколько раз он брался за ручку чашки, стоявшей перед ним, но чай так и не пригубил.

– Раиса Жирова не перенимала чародейства у старого колдуна, – сказал он, когда я умолк. – Она, действительно, ушла с ним тогда со свадьбы, но сделала это по просьбе мужа. Это он… А над девочкой той она молилась, желая спасти. Знала, что муж решил сделать с племянницей в отместку брату…

– Откуда вы знаете? – изумился я.

– От самой Раисы. Она была человеком искренне верующим. Только мужа любила больше, чем Бога. Когда муж вместе со своим, – владыка поморщился, – Кнуровым организовали в монастыре гарем, она сняла их оргии на видеопленку (камеру ей одолжил один из прихожан) и привезла запись мне. Хотела, чтобы мы усовестили мужа, заставили его вспомнить о пастырском служении. Но решение, как вы знаете, было другим…

– Зачем же она снимала горкинских начальников?

– Нетрудно догадаться. Истекало полгода, отведенных местной властью для определения принадлежности прихода. Видимо, так она хотела повлиять на власть. Напрасно. Ни одна православная церковь не приняла бы недостойного в свое лоно. Мы известили всех. Между церквями-сестрами случаются разногласия, но принять к себе служителя маммоны, развратника и отступника от истинной веры…

– Как вообще ранее судимый мог стать священником?

– Это случилось задолго до моей хиротонии, – вздохнул Ириней. – Мы потом проводили разбирательство. Константин Жиров… Кстати, его настоящая фамилия Пискижев, он из старого рода колдунов деревни Прилеповка, поэтому взял фамилию жены. Может, еще и потому, что фамилия неказистая: пискиж, по-местному, пескарь. И слово обидное, им низкорослых мальчишек испокон века дразнили. В Прилеповке и Софьевке до сих пор спорят, где больше жило колдунов, но были они и там, и там…

Когда этот Пискижев отбывал наказание в колонии-поселении, то близко сошелся с местным священником. Помогал ему, учился… Человек был не без способностей, поэтому церковную службу познал досконально. Когда вернулся из колонии, познакомился с другим священником, который не знал о его судимости, поэтому и рекомендовал… У нас и сейчас кадровый голод, а тогда совсем трудно было… А тут человек с высшим образованием, досконально знающий службу, представительный… Перед рукоположением священнику полагается генеральная исповедь – все грехи, начиная с семилетнего возраста. Пискижев утаил свою судимость. Только за одно это его следовало извергнуть из сана.

Ириней умолк, и некоторое время в номере было тихо.

– Я вас, Аким Сергеевич, собственно совсем за другим позвал, – сказал епископ, отодвинув чашку с холодным чаем. – Как только услыхал… Скажите, Сергей Акимович Ноздрин-Галицкий, генерал-полковник, командующий военным округом при государе-императоре Александре III, кем вам доводится?

– Прапрадедом.

– Следовательно, вы потомок его старшего сына Акима, впоследствии – генерал-лейтенанта, героя первой мировой войны?

– Так точно.

– А что вам известно о младшем сыне Сергея Акимовича, Александре?

– Ничего. Кроме того, что таковой был.

Епископ понимающе кивнул.

– Тогда я вам расскажу. Александр ослушался отца и не пошел по военной службе. Поступил в Санкт-Петербургский университет на историко-филологический факультет, славяно-русское отделение. Отец, разгневанный его своевольством, сыну помогать отказался, Александр на жизнь и учебу зарабатывал сам. Однажды, получив от одного петербургского журнала заказ написать статью о колдунах, приехал сюда, в деревню Прилеповку – за материалом…

Уже понимая, что сейчас услышу, я смотрел на него, широко открыв глаза.

– Александр, как многие студенты того времени был человеком неверующим, нигилистом. Хотя к концу девятнадцатого века слово это уже вышло из моды… В Прилеповке он нашел, что искал. И даже больше. Однажды ночью, когда Александр подсматривал за древним языческим обрядом, на него напал еретник. Студента спасла Божья благодать: он уничтожил еретника, окропив его освященным местным архиереем вином. После чего, впечатленный, поехал к архиерею, повинился во всем и попросил постричь в монахи. Архиерей оказался человеком умным: взял его на послушание, а через год, убедившись в искренности веры, рукоположил в священники. Из смирения отец Александр сократил свою дворянскую фамилию – с тех пор мы просто Ноздрины.

– Мы?

– Да. В миру я Сергей Александрович Ноздрин, внук того самого Александра Сергеевича Ноздрина-Галицкого. Так что мы родственники, хотя и очень дальние. Впрочем, как только я увидел вас…

Владыка Ириней встал, я тоже вскочил. Он взял меня за плечи.

– Овал лица, нос, темные вьющиеся волосы… Я узнал бы вас даже на улице. У меня к вам предложение, Аким Сергеевич.

– Какое?

– Вот уже более века Ноздрины духовно окормляют паству Горки. Мой отец, Александр Александрович, был здесь священником свыше шестидесяти лет, до самой смерти. Это его сменил Жиров… Образовалась традиция. Но я монах: у меня нет детей, и не может быть. У обеих сестер – только дочки. Я хочу предложить вам…