– Ну что, – предложил Тирц, явившись в очередной раз на обед по приглашению Девлет-Гирея. – Надоело уже тут торчать. Думаю, пора поворачивать вверх по Десне. Обойдем Засечную черту за Козельском, и двинем прямо на Москву.

– Не-ет, – испуганно закрутил головой Девлет-Гирей. – Какая Москва? Куда мы пойдем с таким огромным обозом? Добыча не считана!

– А зачем тащить его с собой? Отправим в Крым с небольшой охраной, и вперед. Русские, после нашего наскока вдоль Оскола, наверняка там рать собрали и нас на Оке ждут. Так что с запада Москва беззащитна.

– С малой охраной обоз не дойдет. Вниз по Днепру десятки разбойничьих поселений, тысячи казаков. Разграбят все!

– Ну и хрен тогда с ним, с обозом, – повернулся Тирц к Кароки-мурзе. – Нам ведь победа нужна, а не добыча? Подойдем к Москве, вырежем самое сердце России, и вся страна нашей станет! Ну?!

– Победы мало добиться, – весомо ответил османский наместник. – Нужно, чтобы о ней услышал султан. Иначе какой смысл воевать? Нужно вернуться, направить ему подарки, дождаться милостивого ответа. Только тогда с честью и достоинством мы сможем продолжить начатую войну.

– Вы что, с ума посходили?! – вскочил на ноги физик. – Да отсюда до Москвы вдвое ближе, чем до Крыма! Один рывок – и она наша!

– Вот-вот пойдет снег, Менги-нукер, – вдумчиво ответил Гирей-бей. – Мы выходили в набег в середине лета. Войско не готово к зимнему походу, Менги-нукер. Нужно возвращаться назад. А Москва от тебя не уйдет, я обещаю. После столь удачного набега, как этот, в следующий раз к нам примкнет втрое больше нукеров, и мы возьмем ее без труда. Скажу больше. Когда ты сделаешь меня московским царем, я подарю тебе этот город целиком. Клянусь Аллахом!

– Ну ладно, – против столь откровенной лести Тирц не устоял. – Черт с вами. Давайте поворачивать в Крым.

Гость постучался в двери прохладным зимним вечером. Новый привратник, задешево купленный взамен зарезанного казаками поляка Януша – угрюмый черкес Али с широким шрамом через левый глаз и кривой ногой, плохо сросшейся после раны, долго с недоумением смотрел на неверного в коричневой сутане, однако после повторной просьбы провести его к Кароки-мурзе кивнул, и закрыл толстую дверь из прочного вяза перед носом христианского монаха. Затем похромал наверх, к хозяину.

– К вам пришли, господин, – неуклюже поклонился он на пороге комнаты.

– Кто?

– Енто… – Али скривился и дернул головой на бок.

– Что урод какой-то?

– Угу, господин.

– А почему не прогнал?

– Енто… – черкес повторил свой жест, и хозяин дома понял, что привратник не уверен в правильности такого поступка.

Видать, посетитель показался ему странным. Наверняка не попрошайка, и не опасен – иначе привратник не стал бы сомневаться. Кто-то подозрительный и странный…

– Ладно, – разрешил Кароки-мурза. – Зови.

В Крым пришла зима. Деревья стояли с голыми ветвями, с моря дул резкий ветер, солнце словно утратило свою ласковость и только светило людям, не даруя им ни капли тепла.

Вместе с зимой пришла скука. Все роды разошлись по зимним кочевьям и затаились там до весны. Никаких вестей не приходило ни с севера, ни с юга, ни с востока. И с запада, слава Аллаху, тоже.

Поначалу Кароки-мурза очень боялся, что с таким вот стуком в дверь войдет снисходительный султанский чиновник и протянет ему запечатанный свиток, завязанный сверху прочным шелковым шнурком. Он даже таился несколько недель в кочевье Алги-мурзы, прежде чем решился вернуться домой.

Но никаких гонцов из Стамбула не приплывало – и наместник успокоился. Он не очень жаждал благодарности и наград. Для начала хватало и того, что на его голову не обрушилась тяжелая кара. Мурза успокоился – и стал скучать. Может быть, его развлечет разговор с неизвестным гостем?

– Впусти, – разрешил хозяин, передвинулся немного в сторону и убрал подушки с края ковра. Там, невидимый постороннему глазу, лежал тугой султанский лук с натянутой тетивой, наперсток и несколько стрел.

Черкес ушел, но вскоре вернулся и с поклоном пропустил в любимую комнату мурзы католического монаха с глубоко надвинутым на голову капюшоном.

Кароки-мурза скривился – только религиозных диспутов ему не хватало! Мурза всегда ограничивался просто тем, что верил – и никогда не искал никаких доказательств и аргументов в пользу своей веры.

– Али! – поднял он руку.

– Вы прислали очень убедительные подарки своему господину, уважаемый Кароки-мурза, – произнес гость вкрадчивым шепотком, и сдвинул капюшон назад таким образом, что на свет появилась еле ощутимая улыбка, застывшая на тонких, бесцветных губах.

Хозяин дома остановился, заколебавшись и вдумываясь в слова, не несущие для постороннего человека никакого смысла. Потом махнул рукой:

– Ступай, Али…

Гость улыбнулся еще сильнее, и откинул капюшон на плечи. Стали видны впалые щеки, длинный острый нос и выбритая на голове тонзура.

– Что привело тебя в мой дом, неверный? – поинтересовался Кароки-мурза, пока еще опасаясь приглашать христианского монаха сесть.

– Неверный? – удивился гость. – Но разве великий пророк Мухаммед не называл нас «ахл ал-китаб» – держателями писания, и не завещал, что правоверный мусульманин может и должен принимать нас под свое покровительство? Ведь и мы, и вы исповедуем веру Авраамову, который является предком господа нашего Иисуса Христа, и в честь знаменательного жертвоприношения которого вы справляете свой прекрасный праздник «ид ал-адха» или курбан-байрам, принося в жертву домашний скот в память о великом деянии Авраама, которое подробно изложено в нашем священном Писании.

Гость улыбнулся, а Кароки-мурза снова задумался, в этот раз на куда большее время.

– Мне кажется, ты пытаешься меня обмануть… – наконец задумчиво произнес наместник.

– Ну что вы, уважаемый Кароки мурза, – покачал головой монах. – Просто я хочу стать вашим другом. И для начала спросить: неужели вас так сильно смущает то, что мы поклоняемся, как Богу, вашему пророку Иса, предшественнику Мухаммеда? Ведь мы так же, как и вы признаем, что Бог един, и нет иного Бога кроме того, которого завещал нам Авраам, отец Исаака.

– Ты хочешь обратить меня в свою веру, монах?

– Нет, я всего лишь хочу, чтобы султан Селим почаще получал от своих подданных достойные подарки.

Кароки-мурза прищурился на странного гостя, поднялся, добрел до балкона и выкрикнул во двор:

– Фейха, свари нам кофе. – А потом, повернувшись к монаху, добавил: – Думаю, Милостивый не обидится, даже если я окажу гостеприимство неверному. Садись, монах. Как тебя зовут?

– Меня можно называть Франциском, уважаемый Кароки-мурза.