Источник стука был прямо передо мной, пульсируя так громко, что мне захотелось закричать, только чтобы услышать какой-нибудь другой звук, но несмотря на то, что губы раскрылись, а горло напряглось от усилия, я не слышала ничего, кроме барабанного боя. В отчаянии я вытянула руки – если это были мои руки – вперед, в серый туман, и схватила какой-то теплый, влажный и очень скользкий предмет, который бился, сокращаясь у меня в ладонях.

Я посмотрела на свои руки и мгновенно поняла, что это мое сердце. В ужасе я уронила его, и оно поползло прочь, оставляя за собой след красноватой слизи и содрогаясь от усилий. Клапаны открывались и закрывались, как рты выброшенных на сушу рыб, каждый открывался с глухим щелчком и захлопывался с влажным мясистым шлепком.

Иногда в облаках появлялись лица. Некоторые казались знакомыми, хотя я не могла припомнить имен. Другие были чужими, едва различимыми, как образы, бегущие на краю сознания перед погружением в сон. Эти смотрели на меня с любопытством или безразличием и исчезали. Те, что я знала, выражали сострадание или тревогу; они постоянно пытались поймать мой взгляд, но мои глаза виновато ускользали прочь, в головокружительную даль, не в силах сфокусироваться. Их губы двигались, и я знала, что они говорят со мной, но ничего не слышала – их слова тонули в безмолвном грохоте моего шторма.

* * *

Я чувствовала себя странно, но впервые за много дней относительно здоровой. Лихорадочные тучи отступили назад, и, хотя до меня по-прежнему доносились близкие раскаты грома, на мгновение они исчезли из вида. Мое зрение пришло в норму – я ясно видела необработанное дерево потолочных балок. На самом деле, я видела дерево с такой ясностью, что испытывала трепет от его красоты. Линии и узоры обструганной древесины казались одновременно неподвижными и живыми, ее оттенки шептали о дыме и о земле, так что я видела рукотворную природу балки и одновременно ее лесной дух.

Я была так зачарована этим зрелищем, что вытянула руку, чтобы коснуться дерева, и преуспела. Мои пальцы коснулись прохладной поверхности, и я с наслаждением ощутила ребристые зарубки от топора, частые и по форме напоминающие крылья, как будто косяк гусей летел по балке. Я слышала хлопанье сильных крыльев и одновременно ощущала напряжение мышц и движение собственных плеч, радостную вибрацию в руках с каждым ударом топора по дереву. Пока я обдумывала свои необычные ощущения, мне вдруг пришло в голову, что балка была в восьми футах над кроватью.

Я обернулась, не прилагая к этому никаких физических усилий, и увидела, что лежу на кровати внизу. Я лежала на спине, простыни были измяты и сбиты в кучу, как будто я пыталась сбросить их, но мне не хватило сил. Воздух в комнате казался странно неподвижным, и цветные квадраты на одеяле горели сквозь него, будто драгоценные камни на океанском дне, глубоким, но приглушенным цветом.

Моя кожа, напротив, цветом напоминала жемчуг, бескровно бледная и перламутровая. Причиной тому, как я скоро осознала, была невероятная худоба – кожа так туго обтянула кости, что они виднелись сквозь нее, придавая ей особое свечение. Гладкая твердость, сияющая сквозь прозрачную кожу. Но что это были за кости! Тайна их причудливых форм наполняла меня благоговением. Я с религиозным трепетом обводила глазами арки изящно изогнутых ребер, точеный череп немыслимой красоты.

Волосы свалялись и запутались… и все же я ощущала их притяжение, обводила завитки глазами и… пальцами? Я не чувствовала передвижений в пространстве и тем не менее чувствовала мягкость прядей, прохладный шелк каштана и живую вибрацию серебра, слышала легкий шелест их переплетений, как будто кто-то перебирал струны арфы.

– О Господи, – сказала я и услышала собственные слова, хотя звук не потревожил неподвижного воздуха. – Какая ты красивая!

Мои глаза были открыты. Я заглянула в них и встретила взгляд из янтаря и мягкого золота. Глаза смотрели сквозь меня на что-то далекое и все же видели и меня тоже. Я заметила, как зрачки еле заметно сузились, и почувствовала их темную теплоту – они окутали меня узнаванием и принятием. Да, говорили это знающие глаза. Я узнаю тебя. Позволь нам уйти. Я ощутила глубокое умиротворение, и воздух вокруг задвигался, как будто ветер распушил перья. Но затем какой-то звук притянул мой взгляд к окну, и я увидела там мужчину. Я не знала его имени, но знала, что люблю его. Он стоял спиной к кровати, уперев руки в подоконник и уронив голову на грудь, закатный свет горел медью в его волосах и окрашивал руки золотом. Горестный спазм сотряс его – я почувствовала его, как будто отголоски далекого землетрясения.

Кто-то задвигался рядом с ним. Темноволосая женщина, девушка. Она подошла очень близко и коснулась его спины, что-то прошептав. Я видела, как она смотрит на него, нежность в наклоне ее головы, желание в ее позе.

Нет, подумала я, так не пойдет.

Я еще раз посмотрела на себя, лежащую на кровати, и с чувством, в котором смешались твердая решимость и сожаление, сделала глубокий вдох.

Я по-прежнему подолгу спала, просыпаясь только чтобы подкрепиться. Лихорадочные кошмары прошли, и сон был подобен погружению в озеро черноты, где я вдыхала забытье и плыла сквозь качающиеся водоросли, бездумная, как рыба.

Иногда я проплывала близко к поверхности, замечая людей и предметы в воздушном мире, но неспособная к ним присоединиться. Вокруг меня звучали голоса, приглушенные и бессмысленные. То и дело случайная фраза проникала через прозрачную жидкость вокруг меня и оказывалась в моей голове, вися, как крохотная медуза, – круглая и прозрачная, пульсирующая каким-то мистическим тайным значением; слова плыли, как потерянная рыболовная сеть. Каждое предложение висело какое-то время передо мной, сворачиваясь и разворачиваясь в причудливом ритме, а потом поднималось вверх, оставляя после себя тишину. Между маленькими медузами были большие пространства чистой воды, некоторые наполнены сияющим светом, другие темнотой внутреннего покоя. Я то всплывала выше, то опускалась ниже, заключенная между поверхностью и глубинами, двигаясь по прихоти неведомых течений.

– Целитель, воззрись. – Шипение. Неловкое движение, какая-то дремлющая спора сознания, потревоженная движением, цветами и звуками. За этим последовал укол, металлический и острый – кто меня зовет? – Целитель, воззрись.

Я открыла глаза. Я не ослепла – опускались сумерки, и комната была наполнена мягким светом, как под водой.

– Господь Иисус Христос, великий Целитель: воззрись с милостью Твоею на рабу Божию; дай мудрости и терпения тем, кто смотрит за ней в ее болезни; благослови ее выздоровление…

Слова проплыли мимо меня шепчущим потоком, холодя кожу. Передо мной сидел мужчина, склонив темную голову над книгой. Свет в комнате укрывал его, и казалось, что он его часть.

– Протяни длань Твою, – шептал он страницам хриплым надтреснутым голосом, – да будет воля Твоя возвратить ей здравие и силу, чтоб могла она жить и возносить молитвы Тебе за доброту и милость Твою, во славу Твоего святого имени. Аминь.