Стряхнув с себя накатившее оцепенение, он запустил флэшку повторно, – ползущая по стволу дерева змея… сцена охоты на кабана… трапеза в средневековом замке… статуя русалки… венецианский карнавал… сожжение соломенного чучела… отрубленная голова на блюде… любовники в масках… фасад какой-то усадьбы… мраморная Афродита в венке из живых цветов… повешенный… туристы у фонтана… и музыка, от которой мурашки по коже!

Что бы это могло значить?

Он подошел к двери в спальню и тихонько постучал.

– Я не сплю! – ответила Астра. – Входи…

– Интересный фильм, – сказал Матвей. – Наводит на размышления. Что ты об этом думаешь?

Она вздохнула:

– Думанье тут должно уступить дорогу ассоциативному мышлению, подсознание само наведет мосты между символами. Все образы на пленке подчинены общей идее.

– Какой именно? Я не уловил.

– Тогда просто сядь, закрой глаза и жди.

– Чего ждать-то?

– Иди сюда, не топчись на пороге.

Матвей вошел в спальню и опустился в кресло. Астра лежала одетая на застеленной кровати, ее распущенные волосы рассыпались по подушке.

– Закрывай глаза, – велела она. – И говори обо всем, что придет в голову, – любые мысли или воспоминания.

– Даже глупые? Детские, например?

– Любые…

Первое, что всплыло в памяти, – русалочка из знаменитой сказки Андерсена, которая полюбила принца и захотела покинуть подводный мир ради мира людей.

– Она очень страдала, – сказал Матвей.

– Кто?

– Русалочка. Ты читала сказку? Уж мультик-то наверняка смотрела! Это были неоправданные муки. Слишком высокая цена за химеру любви.

– Да, пожалуй. Ты считаешь любовь химерой?

– А ты?

Астра подумала о Захе и не стала спорить. Теперь ей казалось, их чувства с самого начала были фальшивыми, как заменители вкуса и запаха, – когда принимаешь воду, насыщенную химическими веществами, за апельсиновый сок. Как же отличить зерна от плевел?

– Знаешь, на родине Андерсена, в Дании, установлен памятник русалочке, – сказала она. – В Копенгагене, если не ошибаюсь.

– Как символ этакой романтической жертвы? – усмехнулся Матвей. – Девочки обливаются слезами, глядя на страдания русалочки. А принц тем временем ухаживает за другой! Пошло, банально.

– Переход из одной жизни в другую бывает ужасно болезненным.

Она имела в виду себя. Только вот чего ей просить у ведьмы? Русалочка хотела вместо хвоста обрести ножки. «А чего мне не хватает для счастья?» – спросила себя Астра.

– Мы отвлеклись. Мне опять закрывать глаза?

– Попробуй.

– Змея, обвивающая дерево, ассоциируется со змеем-искусителем. Отрубленная голова на блюде – с женским коварством.

– Почему? – изумленно спросила Астра.

– Ты же сама велела говорить первое, что приходит в голову. Я так и делаю.

– Первая мысль приходит из подсознания, а вторая уже проецируется умом.

– Значит, в моем подсознании возникают образы женщин, которые обольщали мужчин, чтобы расправиться с ними. Юдифь… Далила… Саломея… Первая отрубила голову бесстрашному и жестокому военачальнику Олоферну, вторая лишила богатыря Самсона его волшебных волос, а третья своими эротическими танцами покорила царя Ирода и потребовала в награду голову пророка. И доверяйся после этого нежным ласкам волооких красавиц!

Астра смотрела на него со все возрастающим удивлением – ей пришли в голову иные образы.

– Ты не очень расположен к женщинам, – заметила она. – Но ведь твоя голова на месте!

– Потому что я ее не теряю ни при каких обстоятельствах.

– Похвально.

– Тебе не по душе мои слова? – Матвей открыл глаза и саркастически улыбнулся. – Так мне продолжать?

– Конечно, продолжай.

Он снова погрузился в себя, не сосредотачиваясь, а отпуская мысль на свободу.

– Танцующие в масках напоминают мне о притворстве и неискренности: никто не желает предстать перед другими в истинном свете, каждый приукрашивает себя, как может. Жизнь – это карнавальная ночь, где свет факелов маскирует изъяны, а вместо лиц нас окружают маски. То же происходит и с любовниками: даже в постели люди готовы обнажить тело, но не душу.

Астре хотелось заплакать. Они с Захаром тоже разыгрывали странный и бездарный спектакль, который едва не окончился свадьбой. Господи! Да она должна благодарить Марину за то, что та положила конец этому кривлянью.

Глаза Матвея были закрыты, и он не видел ее замешательства.

– Афродита в венке – образ каменной красавицы, которую мы наделяем качествами, которых и в помине нет. Только венок на ее мраморных волосах живой, а сама богиня любви – всего лишь создание скульптора, его неосуществимая мечта.

– Ты разочаровался в женщинах? – спросила Астра, скрывая волнение.

– Скорее, им не удалось меня очаровать. Ладно, вернемся к фильму. Охота на кабана ничего не затронула… висельник тоже… что еще?

– Люди, которые бросают монетки в фонтан.

– Точно! Ну, это совпало с известной приметой: чтобы вернуться в понравившееся место, следует кинуть в воду денежку или какое-нибудь украшение.

Он замолчал, ожидая от нее очередной подсказки.

– Котелок.

Матвей уселся поудобнее, склонил голову набок.

– Котелок незаменим в дальних походах, – заявил он. – Хорошо сидеть вечером у костра, смотреть на огонь, вдыхать аромат горячей ухи или картошки с мясом.

– Я люблю жечь костры! – призналась Астра. – Огонь будит во мне что-то давнее, забытое… Снопы искр, летящие в небо, сводят меня с ума.

Карелин открыл глаза и уставился на гостью.

– Я не поджигала дом Иды Вильгельмовны! – выпалила она. – Сколько раз можно повторять?!

– Хотелось бы верить. Надеюсь, моей квартире пожар не грозит.

С ассоциациями было покончено. Астра надулась, а Матвей вдруг вспомнил указанную в ее паспорте фамилию – Ельцова. Он уже не раз порывался задать ей один вопрос, но все откладывал.

– Господин Ельцов и возглавляемая им страховая компания никак с тобой не связаны?

– Это мой отец.

– Ого! Так ты ему не однофамилица, а дочь?

– Что здесь такого?

Выходит, молодая женщина, которую он приютил сначала в камышинском доме, а теперь в московской квартире, не так проста. Ее папаша не «преуспевающий бизнесмен», как она изволила выразиться, – таких в столице пруд пруди, – а весьма уважаемый, известный в своих кругах и довольно обеспеченный человек. Можно сказать, богатый.