«Герман Геринг», — подумал он. Он убил этого немца, но Геринг должен был воскреснуть где-то на берегах Реки. Человек, который сейчас стонет и кричит в соседней хижине, тоже, наверное, один из тех, кто страдал из-за притеснений Геринга. Но где? На Земле? Или в Речной Долине?

Бартон сбросил темное полотнище и быстро бесшумно встал. Он застегнул кильт магнитными кнопками, нацепил пояс из человеческой кожи и проверил, есть ли в ножнах кремневый нож. Взяв короткое массивное копье с каменным острием, он вышел из хижины.

Хотя у этой планеты не было луны, но было светло, как в полнолуние на Земле. Это сияли огромные многоцветные звезды и бледные туманности межзвездного газа.

Постоялый двор располагался в полутора милях от Реки, на одном из холмов второго ряда, окаймлявших равнину. Он состоял из семи хижин, представлявших собой однокомнатные бамбуковые строения с крышей из листьев. На некотором удалении от них, под огромными ветвями железных деревьев, сосен и дубов находилось круглое огороженное строение — резиденция должностных лиц Совьерии.

Высокие башни из бамбука были расставлены через каждые полмили вдоль берега Реки. Всю ночь на площадках этих башен горели факелы, откуда часовые вели наблюдения во избежание неожиданных нападений.

Внимательно осмотревшись, Бартон подошел к хижине, из которой раздавались стоны и крики.

Он отодвинул в сторону занавес из травы. Свет звезд через открытое окно падал на лицо спящего. Бартон свистнул от изумления. Он узнал светлые волосы и массивные черты спящего молодого человека.

Бартон босиком осторожно начал подкрадываться к нему. Спящий застонал, закрыл лицо рукой и повернулся на другой бок. Бартон замер, но затем так же осторожно снова двинулся вперед. Он положил копье на землю, вытащил кинжал и слегка прикоснулся кончиком оружия к впадине на горле спящего. Рука упала с лица, глаза открылись и посмотрели на Бартона. Англичанин кивнул и крепко прикрыл рукой рот немца.

— Слушай, Геринг! Попробуй только шелохнуться или заорать! Я снова убью тебя! — Светло-голубые глаза немца казались в полумраке темными, однако было видно, как его лицо побледнело от ужаса. Он затрепетал и попытался сесть, но тут же откинулся назад, так как кремень ножа впился в его горло.

— Сколько времени вы здесь находитесь? — тихо прошептал Бартон.

— Кто?.. — Геринг начал говорить по-английски, но затем его глаза раскрылись еще больше. — Вы? Ричард Бартон? Мне не снится? Это вы?

Бартон уловил запах жевательной резинки в дыхании немца и вонь от пропитанного потом матраца, на котором тот лежал. По сравнению с последней их встречей Геринг заметно похудел.

— Я не знаю, сколько я здесь пробыл, — промямлил Геринг. — Который сейчас час?

— Примерно час до рассвета. Вчера был день Праздника Воскрешения.

— Значит, я здесь уже целых три дня. Мне хотелось бы напиться воды. Можно? Мое горло пересохло, как у мумии!

— Неудивительно, — усмехнулся Бартон. — Вы сами как мумия — раз пристрастились к резинке.

Бартон встал, указал копьем на сосуд из обожженной глины на бамбуковом столике и произнес:

— Можете, если хотите, напиться. Но не пытайтесь сделать что-нибудь еще.

Геринг медленно поднялся и, шатаясь, направился к столику.

— Даже если бы я и хотел, я не могу оказать вам сопротивление — я слишком слаб. — Он с шумом напился и поставил сосуд на стол, взяв оттуда яблоко. Откусив кусок, он сказал: — Что вы здесь делаете? Я думал, что избавился от вас.

— Сначала ответьте на мои вопросы, — приказал Бартон, — и поживее. Вы поставили передо мной проблему, которая мне очень не нравится.

Геринг начал было жевать, но затем перестал, взглянул на Бартона и произнес:

— Какую проблему? У меня здесь нет никакой власти и я не могу ничего с вами сделать, даже если бы хотел. Я здесь просто гость. Чертовски скромные люди — эти наши хозяева. Они не беспокоят меня, если не считать того, что то и дело спрашивают, все ли у меня в порядке? Правда, я не знаю, сколько времени они позволят мне оставаться здесь, не отрабатывая содержание.

— Вы не выходили из хижины? — нетерпеливо оборвал его Бартон. — Тогда кто же наполнял для вас чашу? Откуда у вас столько наркотической резинки?

Геринг хитро улыбнулся.

— У меня были кое-какие припасы… примерно в тысяче миль отсюда выше по Реке.

— Конечно же, отнятые силой у каких-нибудь несчастных рабов, — зло прошипел Бартон. — Коли у вас так хорошо все получалось, зачем вам нужно было уходить оттуда?

Геринг всхлипнул:

— Я… мне пришлось убраться оттуда. Я больше не был им нужен. Я утратил свое влияние на них, проведя очень много времени в пьянстве, курении марихуаны и жевании резинки. Они сказали, что я слишком размягчился. Они убили бы меня или сделали рабом, если бы я вовремя не удрал. Поэтому одной прекрасной ночью… на лодке… я благополучно смылся и плыл по течению, пока не попал сюда. Я обменял часть своих запасов на двухнедельное пребывание здесь, и вот из этого срока прошло три дня.

Бартон изумленно уставился на Геринга.

— Вы же знали, что случится, если злоупотреблять резинкой! — сказал он. — Кошмары, галлюцинации, иллюзии. Полный моральный и физический износ. Вы, должно быть, видели, что случалось с любителями этого наркотика?

— У меня и на Земле было пагубное пристрастие к морфию! — вскричал Геринг. — Я боролся с этим злом, и, представьте себе, на какое-то время мне удалось победить его. Затем, когда дела Третьего Рейха стали ухудшаться — а мои собственные тоже становились все хуже и хуже — когда Гитлер стал докучать мне, я снова пристрастился к наркотику. Но здесь, когда я очнулся для новой жизни в молодом теле, когда казалось, что передо мною вечность жизни и молодости, когда здесь не оказалось ни сурового Бога на небесах, ни дьявола в аду, которые могли бы в чем-то остановить меня, я подумал, что могу поступать, как мне заблагорассудится. Здесь я мог бы стать даже более великим, чем фюрер там, на Земле! Эта маленькая страна, где вы встретили меня, была для меня только началом! Я уже видел перед собой Империю, простирающуюся на тысячи миль вверх и вниз по Реке, по обоим берегам! У меня было бы в десятки раз больше подданных, чем Гитлер даже мог мечтать!

Он снова заплакал, затем затих, чтобы опять выпить воды. После этого он вытер губы тыльной стороной ладони и положил в рот еще кусочек жвачки. Лицо его стало менее возбужденным; по мере того, как он жевал, на нем проступало выражение блаженства.

— Меня преследовали кошмары, в которых вы всаживали копье мне в живот. Когда я просыпался, мой живот болел так, будто кремень в самом деле проткнул мои кишки. Поэтому я стал прибегать к резинке, чтобы избавиться от боли и унижения. Сначала резинка помогала — я был Великим. Я был Хозяином Мира — Гитлером, Наполеоном, Цезарем, Чингиз-ханом, Александром Великим — одним человеком, объединившим все эти образы в единый конгломерат. Я снова был командиром эскадрильи «Алая Смерть». Да, это были счастливые деньки — во многих отношениях самые счастливые в моей жизни. Но эйфория быстро уступила место омерзению. Я погружался в ад. Я видел себя, обвинявшего себя же самого, а позади обвинителя миллион других. Но не Герингов, а жертв «великого и славного героя», этого циничного безумца Гитлера, которого я так боготворил. Во имя которого я совершил так много преступлений.