Скрипело колесо обозрения, покачивались люльки, из которых доносился женский визг, мелькали яркие карусельные кони, с американских гор катилась лавина тележек.

Мое внимание привлек мальчик лет двенадцати. Он считал мелочь у кассы, где продавали билеты на аттракцион «Автомобили». Судя по всему, мальчику не хватало несколько копеек. Он еще раз пересчитал медяки, зажал их в кулак и беспомощно посмотрел по сторонам. Потом он взглянул себе под ноги, вывернул карман, из которого на землю упала обертка от конфеты, и медленно пошел прочь от кассы, не оглядываясь на аттракцион, где сталкивались друг с другом маленькие автомобили, опоясанные черным резиновым ободом.

Я догнал его и взял за плечо.

— Ты хочешь прокатиться? — спросил я.

— Чего? — спросил он, высвобождаясь из-под руки.

— Прокатиться на машинке…

— Не хочу, — сказал он.

— У тебя же денег не хватает.

— Ну да! С чего вы взяли? — Он неестественно засмеялся, дернул плечом и быстрее зашагал по аллее.

— Да ведь… Я хотел тебе помочь! — крикнул я ему вслед.

— Не нужна мне ваша помощь! — зло выкрикнул он и убежал.

«Так мне и надо!» — подумал я. И, уже совершенно не отдавая себе отчета, купил билет и с трудом втиснулся в автомобильчик. Из него росла железная палка с метелкой на конце. Включили ток, и мой автомобильчик дернулся, поехал, неуправляемый, — сталкивался, отскакивал от других, кружился на месте…

Я крутил баранку, пытаясь придать движению осмысленность, но от меня мало что зависело. Другие водители имели свои планы, и каждый из них был разумен, но вместе получалось нескладно, получалась дурацкая суета. Я перестал бороться и поехал, подталкиваемый другими автомобилями, которые мягко стукались в мои борта.

«Вот так и жизнь наша, — меланхолично философствовал я. — Если не умеешь бороться, нужно отпустить руль. Все равно куда-нибудь приедешь».

Тут очень символично выключился ток.

Неожиданное развлечение успокоило меня. Выходя из парка, я снова встретил знакомого мальчика. Он ел мороженое. Значит, на мороженое ему хватило.

Я подумал, что зря приставал к нему с бесплатным удовольствием, в нем нет удовлетворения. Мальчик чувствовал это интуитивно.

Люди хотят платить за удовольствия. Плата гарантирует свободу выбора. Только сейчас я понял слова жены о посягательствах на права человека. Раздаривая сны направо и налево, я не задавался вопросом — хотят ли люди их смотреть? Мне казалось, что ежели я не требую ничего взамен, то волен навязывать их окружающим. По сути дела, я вторгался в личную жизнь людей и делал это, когда хотелось мне. Если бы у них была возможность платить мне за сновидения, то я был бы вынужден считаться с их желаниями.

Таким образом, получалось, что мне необходимо общественное признание в виде денег, а окружающим нужно платить мне, чтобы уберечь свою независимость и держать меня под контролем. Обе стороны стремились к одной цели.

Эти спекулятивные рассуждения укрепили мою решимость. Я начал действовать. Говоря иными словами — наступил этап профессионализации.

Меня очень беспокоили участившиеся приступы страха. Мосты сделались навязчивой идеей. Каждый переход через Неву превращался в серьезную проблему. Дело дошло до того, что однажды я попытался остановить трамвай перед мостом, чтобы выйти на волю. Вагоновожатая прикрикнула на меня, я испугался и притих.

Успокоительные таблетки уже не помогали.

Я взял отпуск и поехал в дом отдыха. До этого я никогда не бывал в домах отдыха, потому что не знал — от чего мне отдыхать. Дом отдыха находился на взморье в Зеленогорске. Летний сезон уже прошел, с залива дул холодный ветер, и отдыхающие — в большинстве своем приехавшие из Донбасса — потерянно слонялись по аллеям, вороша сухие листья. Три раза в неделю они выезжали в город для посещения Эрмитажа. Они действовали с шахтерским упорством, штрек за штреком проходя залежи духовных ископаемых. В клубе крутили кинофильмы, по субботам приезжали артисты областной филармонии. После артистов были танцы.

Артистов этих я никогда прежде не видел и не слышал о них.

Я присматривался к своим соседям по дому отдыха. Это были цветущие и простые люди, с добрыми улыбками, неиссякаемой любознательностью и весельем. Они хорошо ели и хорошо спали. Я же вышагивал под ветром по мокрому песку осеннего пляжа. Одна пола моего плаща прилипала ко мне, а другая стремилась улететь по направлению к городу. Радовало отсутствие мостов. Город издали представлялся разбитым зеркалом с сетью трещин, через которые были перекинуты узенькие мосты, скреплявшие осколки.

Вскоре я приметил странного отдыхающего. Это был худой и высокий человек, во взгляде которого присутствовало заметное беспокойство. Движения его были нервными и угловатыми, как у марионетки.

В аллеях парка стояло несколько грубых крашеных скульптур. Они были на низких постаментах. Убедившись, что за ним никто не наблюдает, этот человек подкрадывался к ним и копировал позу скульптуры. Особенно удачно у него получался дискобол: одна рука опущена почти до земли, а другая закинута за спину. Постояв в этой позе несколько секунд рядом с постаментом, он удовлетворенно улыбался, потирал руки и переходил к «Девушке с веслом».

Его занятия я подсмотрел нечаянно, но потом стал следить уже специально.

Через неделю мы познакомились. Фамилия его была Костомаров. Он назвался большим актером.

Костомаров оказался человеком, необычайно сведущим в психиатрии. Когда я рассказал о себе и предложил присниться, он поспешно отказался, заверив, однако, что ничуть не сомневается в моем даре. Далее он развил стройную теорию моих страхов, объяснив феномен мостов. По его словам, я испытывал постоянное натяжение между двумя берегами— сном и явью, службой и творчеством, женой и любовницей. Я не мог решиться перейти на желанный берег — я боялся.

— Что же предпринять? — спросил я.

— Надо сжечь мосты, — мрачно сказал бывший актер. — Сжечь! Сжечь! — Он вдруг затряс головой, как шаман, и бросился к любимой скульптуре. Добежав до «Дискобола», он окамнел с воображаемым диском в руке и только потом успокоился.

— А вы… — осторожно начал я.

— О, у меня совсем другое… Совсем! — решительно заявил он, но объяснять не стал.

Костомаров сказал, что у него есть знакомые в областной филармонии и он может меня рекомендовать. Он советовал немедля приступить к реализации дара, в противном случае дело могло кончиться серьезным психическим расстройством.

— Меня уже приглашали, — сказал я. — Понятия не имею — каким образом выступать на эстраде? С чем?

— Господи, это же так просто! — воскликнул Костомаров.

И он тут же определил мое амплуа и подал идею номера. Я был назван артистом «оригинального жанра». К ним относятся музыкальные эксцентрики, фокусники, жонглеры, гипнотизеры. Костомаров предложил мне объединиться с профессиональным гипнотизером и сделать общий номер. В обязанности гипнотизера входит усыплять публику в зале и меня на сцене, а дальше я могу сниться, как мне угодно.