На мои расспросы о Любаве оба моих сокамерника ничего не ответили. Она их не интересовала, да, кажется, они уже вполне погрузились в собственные размышления. Твердости их духа и непоколебимой вере в благодать можно было бы позавидовать. Но я-то не был готов к смерти, тем более мученической.

«И вообще, – сказал я себе с раздражением, – при чем тут я? Выходит, что меня перетащили из моего времени в это лишь для того, чтобы я принял участие в местных разборках. А я совсем этого не хочу. Не готов, мне это не интересно. Что от меня надо?»

«А Любаву тебе надо? – тут же возразил я сам себе». Как говорится, Любава и эта эпоха идут в одном пакете.

Целый день я, забившись в угол, просидел на соломе, ощущая собственную растерянность и беспомощность. Феодор с Иоанном либо молчали, либо громко читали молитвы по-гречески, не обращая на меня внимания.

Один раз нам принесли поесть, и я убедился в том, что, по крайней мере, голодом здесь морить не собираются. Как мне предстояло узнать впоследствии, какие-либо пытки или иные формы мучительства здесь были совершенно не приняты. Если человек в чем-то виновен, возьми с него виру серебром или золотом. Если виновен сильно – убей его, он подлежит смерти. Но пытать, мучить голодом или еще как-то – это не приходило в голову ни русам, ни славянам. А тюрьма, в которую нас посадили, была всего лишь нижней клетью в доме боярина Блуда. И узников здесь не держали долго: либо отпускали, либо убивали самым быстрым и незатейливым способом. Нам сказал об этом слуга в длинной подпоясанной рубахе, принесший большую деревянную миску с пшенной кашей, заправленной маслом, и несколько кусков мяса на гладкой, чисто вымытой доске.

Сообщив это, слуга тотчас умолк и ретировался: видно, ему строго-настрого запретили разговаривать с нами.

Так я снова оказался в доме Блуда, что совсем не радовало. Чудом спасшись от боярина совсем недавно, я угодил сюда же, но при еще более неприятных обстоятельствах.

Тучи сгущались над моей головой, и ощущение безвыходности, словно я бегу по замкнутому кругу, усиливалось с каждым часом.

Что нас ждет? Какова будет моя собственная участь? Жива ли Любава?

Сомнения мои разрешились уже ближе к ночи, когда уже знакомый слуга явился и приказал мне идти за ним наверх.

– Боярин зовет, – важно сказал он, и пока мы взбирались по лестницам наверх, бдительно следил за каждым моим движением. Еще бы: раз меня посадили в боярскую тюрьму, я был опасным злодеем. Скорее всего, даже колдуном, потому что о христианах в Киеве распространяли самые нелестные слухи. Шпионы Византии – это было самое легкое обвинение.

Против моих ожиданий, Блуд находился в самом благостном расположении духа и, увидев меня, даже расплылся в улыбке.

– Сбежать от меня хотел? – добродушно посмеиваясь, спросил он. – От меня в Киеве сбежать невозможно. Только хуже будет.

– Твоего человека, которого ты дал мне в провожатые, убил не я, – начал я говорить, но боярин остановил меня повелительным жестом руки.

– Конечно, не ты, – заметил он. – На тебя я и не думал. Ты не способен на такое: для этого нужно быть воином.

– Меня отбили воины, пришедшие с князем, – пояснил я, но Блуда не волновали такие пустяки. Откинувшись к тесовой стене, он внимательно рассматривал меня, стоящего перед ним. Блуд уже не в первый раз глядел на меня так изучающе, что заставляло меня волноваться. Как-никак, парень я молодой и собой ничего. Может быть, Блуду надоели его шестнадцать наложниц? Кто их тут знает, но этого я бы не смог перенести…

– Я даже знал, где ты можешь скрываться, – с довольным видом произнес боярин. – Только у христиан. Они – странные люди, и ты – странный человек. Где ж тебе еще быть? Я не приказал привести тебя, потому что знал – ты мне сам попадешься.

– А зачем я тебе, боярин? – решившись наконец внести ясность в этот вопрос, сказал я. – Ты раньше уже хотел оставить меня у себя. Теперь вот я тоже вижу, ты позвал меня к себе. Я ведь не сделал тебе ничего плохого и даже не замышлял. И вообще – я в Киеве посторонний человек. В то, что я могу тебя вылечить от болезней, ты сам не веришь. Так на что я тебе?

Мои слова только развеселили Блуда. Он смотрел на меня, как кошка, играющая с мышью…

– Ты все верно говоришь, – усмехнулся он. – Человек ты посторонний – это так. Правда, я не понимаю, откуда ты явился. Сдается мне, что совсем не из латинских стран. Это ты князю Вольдемару рассказывай: может, он тебе поверит. Но я – нет.

Блуд поковырял в зубах щепочкой, которую держал в руке, и, продолжая с интересом глядеть на меня, вдруг спросил:

– Кстати, а что ты думаешь о христианах? Ты сам – христианин?

Мне вдруг показалось, что наступил «момент истины». В своих приключениях в этом мире я дошел до определенной точки, когда испытал потребность заявить о своем месте здесь. Люди, с которыми я общался прежде, не были пригодны для этого. Они не поняли бы меня. Но сейчас я стоял перед человеком, несомненно, очень умным. Насчет моральных качеств «ближнего боярина» я не испытывал никаких иллюзий, но он показался мне тем единственным человеком, которому я могу сказать правду.

«Терять мне все равно особенно нечего, – подумал я. – Скорее всего, меня попросту убьют, в конце концов. Но с Блудом никогда заранее не знаешь, куда он может повернуть».

Я немного помялся, не зная, с чего начать.

– Боярин, мне трудно ответить на твой вопрос о христианах, – медленно проговорил я. – Дело в том, что я в самом деле пришелец издалека, из очень далекой и диковинной страны. Быть христианином в моей стране – это не совсем то, что быть здесь.

– Я слышал обо всех странах, – самодовольно усмехнулся Блуд.

– О той стране, откуда я пришел, ты слышать не мог, – ответил я. – Эта страна – будущее. Я провалился во времени и оказался в вашей эпохе. Сейчас здесь идет десятый век по христианскому календарю, а я пришел из двадцать первого.

– А-а, так ты все-таки христианин, – задумчиво пробормотал Блуд. – Ну, что ж, тем лучше.

Казалось, сказанное мною не произвело на него никакого впечатления. Боярин словно пропустил мои слова о будущем мимо ушей. Погрузившись в свои мысли, он продолжал разглядывать меня.

– Ты понял, что я сказал? – не выдержав повисшей паузы, обратился я к Блуду. – Ты только что услышал, что я пришел из будущего. Ты когда-нибудь прежде встречал людей из далекого будущего?

Боярин слегка поморщился, я сбил его с какой-то интересной мысли.

– Из будущего? – переспросил он и пожал плечами. – Нет, прежде не видел и не слыхал о таком. Ну и что? Мало ли чего мне не приходилось видеть? Наверное, и такое бывает. Не в этом дело.

– Не в этом? – удивился я. – Неужели тебе не интересно, что случится в будущем? Ведь я из двадцать первого века! Ты можешь себе это представить?

Блуд перестал мечтательно улыбаться и нахмурился.