Быстро нажитое состояние, завидное положение, отменная представительная супруга… Боже правый, он ведь даже купил особняк Перикуров. Уходя из дому, он всегда бросал взгляд на большой портрет Марселя Перикура. То, что сделал этот человек, было ничем по сравнению с тем, что собирался совершить Жубер.

Леонс велела остановить на углу улицы Комартена. Из осторожности. Объявив о скорой свадьбе, Гюстав приставил к ней детектива, чтобы проверить, с кем имеет дело. Как будто она ничего не заподозрит… Может, Жубер прекрасно разбирается в финансах, но по части жизненного опыта ему далеко до Леонс.

Детектив был довольно толстым, с носом картошкой и черной окладистой бородой, что делало его похожим на плута Рибульдэнга из комиксов «Пьеникле». Она выгуливала его по магазинам, музеям (вот скукотища, что за интерес в этой живописи, она совершенно ее не понимала), ей приходилось замедлять шаг, чтобы он не потерял ее из виду. Так она водила его пару дней, а потом притащила в отель на улице Бак, где заперлась в номере с Рене. С Рене Дельга – приятелем Робера, с которым тот познакомился, «когда был в отъезде», как он называл месяцы, проведенные в тюрьме. Леонс очень требовательно отнеслась к его кандидатуре, она не хотела, чтобы будущий муж воображал, что ее любовником может стать первый встречный. И чтобы он не узнал о Робере, конечно.

Рене ей подошел. Красивый парень, мухлевавший то тут, то там. На самом деле – это сохранялось в большом секрете – он занимался подделками, был одним из лучших фальсификаторов в Париже, но работать не любил. Вторую половину дня они провели в номере, курили и болтали, а потом Леонс вышла крадучись, как воришка, и несколько раз оборачивалась, чтобы изобразить тревогу, а также проверить, что Рибульдэнг не потерял ее из виду.

Гюстав был из подозрительных, и за ней следили больше двух недель.

Потом он успокоился. Рибульдэнга передали другим парам, в другие гостиницы, другим клиентам. И вовремя, потому что все это начинало ей не на шутку надоедать. Все-таки Рене просил сто франков за вечер, чтобы продрыхнуть. Еще и за номер надо было платить.

Великое волнение царило в мастерских Пре-Сен-Жерве. Рабочие на лесах завершали установку широкой вывески:

Жубер собрал около двадцати известных репортеров, которые с любопытством рассматривали коридор, идущий на верхнем этаже по периметру всего ангара, в застекленные офисы которого заносили столы, кресла, графитные доски.

Из большой машины выгрузили два массивных новых станка Лефевра-Штрудаля.

– Французская авиация, – пояснил Жубер, – это сотня самолетов десяти разных марок, оснащенных моторами пятнадцати разных типов, никакой логики!

Присутствующим казалось, что они пропустили какой-то эпизод фильма. И непонятно было, что они здесь делают.

– Так вот, – сказал Жубер, – эта исследовательская мастерская объединяет самые крупные авиапредприятия Франции и Англии…

Среди собравшихся возникло недоумение, кто-то спросил: для чего?

Жубер ответил, широко улыбнувшись…

– А? Что? – выкрикнул кто-то. – Я не расслышал, можете повторить, подвиньтесь, повторите, пожалуйста!

Жубер повернулся вправо, влево, заметил ящик, оказавшийся там совершенно случайно, забрался на него, все замолчали, Жубер повторил свой ответ спокойным голосом, подчеркивающим простоту его слов:

– Здесь мы создадим двигатель для первого в мире реактивного самолета. Мы совершим революцию в авиации.

Никто точно не знал, что значит «реактивный самолет». Поняли только, что до сего дня самолеты летали благодаря пропеллеру, а у реактивного самолета его не будет и летать он будет гораздо быстрее.

Три дня спустя об этом только и говорили за огромным столом в кафе «Клозери де Лила».

Спиртное лилось рекой, среди собравшихся царила теплая атмосфера, когда прибыл Жубер в сопровождении жены, вызвавшей всеобщее восхищение, потому что на жену как раз она не походила. Жубер горячо жал руки, особенно Лефевру, владельцу и управляющему «Лефевр-Штрудаль», обеспечивающей шестьдесят процентов торгового оборота компании «Меканик Жубер».

Сам Андре Делькур не смог отказаться от приглашения. Он никогда не любил Гюстава Жубера, который обычно отвечал ему тем же, но со стороны наблюдал за успехом «Французского Возрождения» и хотел показать, что и сам чего-то добился, вот она – вечная потребность в самоуспокоении.

– Делькур! Сюда, дорогой мой! Идите сюда!

Гюстав стоял, широко раскинув руки.

Андре скромно дал понять, что его устраивает место с краю, нет, нет, нет, ответил Гюстав, демонстративно жестикулируя. Все стали сдвигаться, стук стульев, позвякивание вилок, опрокинулся бокал, Жубер втянул голову в плечи, это насмешило собравшихся. Рядом с ним втиснули еще один прибор, так что напротив Гюстава оказались Саккетти и Гийото, справа Леонс, а слева Андре Делькур.

– Итак, дорогой мой Жубер, – крикнул Гийото через стол, – вы, значит, рассчитываете выиграть будущую войну единолично!

Всех рассмешило его утверждение. Жубер принял выпад с добродушием.

Журналист из «Фигаро» подхватил:

– По-вашему, французская авиация не на высоте?

Жубер отложил вилку, опустил ладони на стол по обе стороны от тарелки и будто задумался, как бы получше объяснить.

– Два года назад государство приобрело самолет, опытный образец которого так и не взлетел. А знаете, сколько таких было заказано? Пятьдесят! А теперь, при Гитлере, Германия заново вооружается. У него воинственные намерения. Нашей армии понадобятся высокоскоростные самолеты.

Понятие быстроты находило отклик во всех умах. Последние десять-пятнадцать лет скорость постоянно увеличивалась, в автомобилях, поездах, мир вращался все стремительнее, и не было причин исключать небо из всеобщей погони за рекордами. Мысль о неожиданном военном конфликте и армии, наступающей, как прилив у Мон-Сен-Мишель, со скоростью несущейся вскачь лошади, была знакома всем.

– Идеально было бы приблизиться к скорости звука, – добавил Жубер. – Но нас устроит и семьсот-восемьсот километров в час, что уже будет очень хорошо.

Это победное и тщеславное заявление тут же разделило слушателей Жубера: одни сочли его заносчивым, другие – сумасшедшим.

– И вы знаете, как это сделать! – раздраженно бросил репортер «Интранзижан».

– У нас есть английский патент, очень надежный…

Патент принадлежал английскому физику, у которого не нашлось пяти фунтов стерлингов на его продление, и он его лишился. А Жубер вытащил его из грязи. И из элементарной предосторожности оформил патент на свое имя. А поскольку «Французское Возрождение» – это он, то патент – это тоже он. Логично. Чтобы управлять патентом, он создал компанию с громким названием «Насьональ д’аэронатик», только для этого. Партнеры финансируют, государство субсидирует, мастерская делает крупные заказы «Меканик Жубер», после чего в конечном счете поступают вложения, акционеры получают кое-какие проценты, звучат поздравления от государства и предприятие подсчитывает прибыль. Я вам покажу, что такое промышленник, вышедший из банковского сектора.