— Как?

— Сие есть фрагмент священного клинка, — пояснила она, снова вешая его на шею. — Он убивает любое существо, каковое пронзит.

Сердце Иуды забилось чаще.

Может ли он убить неубиваемого — вроде него?

Или нее?

Печаль омрачила лицо Ареллы, словно она прочла его мысли, подтверждая то, что он только что навоображал. Она носит на своей изящной шейке орудие самоуничтожения, способ совершить побег из этого острога нескончаемых лет. И, судя по выражению ее лица, время от времени она испытывала чудовищный соблазн воспользоваться им.

Иуда понимал этот искус. Несметное число лет тщился он покончить со своей жизнью, вынося невыразимые мучения при каждой попытке. И по-прежнему жив. Всем прочим существам гарантировано простое право на смерть. Даже чудища, с которыми они бились здесь, могут запросто выйти на солнечный свет, тем самым покончив со своим богомерзким существованием.

Он снова бросил взгляд на серебристый блик между ее грудями, понимая, что кончина, которой он искал так долго, совсем близка. Надо лишь взять ее.

Он протянул руку — и вместо того взял за руку Ареллу и притянул к себе, к своим устам.

И поцеловал ее, безмерно радуясь, что жив.

На водах Тибра, под ярким сиянием полуденного солнца Иуда вспомнил тот момент, тот поцелуй во тьме. В груди тут же защемило от сожаления о том, что последовало, от знания, что их отношения окончатся так скверно.

Наверное, надо было взять этот осколок, а не ее руку.

Он так и не узнал, ни где она его добыла, ни что-либо еще об этом священном клинке. Но, в конце концов, у них обоих имелись свои секреты.

Коснувшись нагрудного кармана, Иуда извлек холодный, как лед, камень, размером и формой отдаленно напоминающий колоду карт. Он был сделан из прозрачного зеленого хрусталя наподобие изумруда, но с изъяном глубоко внутри — гагатово-черной прожилкой. Поднес камень к солнцу, поворачивая его так и эдак. В ярком свете черный изъян уменьшился, сжался в точку, но не исчез. Как только Иуда вернет хрусталь во мрак кармана, изъян снова начнет расти.

Словно живое существо.

Только эта тайна благоденствует во тьме, а не на свету.

Иуда нашел камень в годы после Ареллы, когда открыл, почему так долго попирал землю стопами. В этот сумрачный период своей жизни он с головой ушел в изучение алхимии, беря уроки у людей вроде Исаака Ньютона и Роджера Бэкона. Научился многому, в том числе и оживлению своих заводных механических творений, и манипуляциям могуществом, заключенным в его крови.

На кристалл он наткнулся во время поисков мифического философского камня — вещества, якобы дающего вечную жизнь, — в надежде, что тот позволит разобраться в его собственном бессмертии. Кристалл он добыл из краеугольного камня разрушенной церкви.

В конечном итоге это не философский камень, — зато нечто куда более могущественное, связанное со смертью, а не с вечной жизнью. Иуда провел подушечкой большого пальца по метке с нижней стороны камня. После многих лет изучения и этого символа, и камня он постиг многие из его секретов — однако не все.

И все же ему известно, что в подходящих руках этот простой зеленый камень может пошатнуть равновесие жизни на Земле. Столетиями он ждал нужного момента, чтобы выпустить зло камня в мир, дабы свершить то, ради чего и оставлен в земной юдоли.

Убрав камень в карман, Иуда поднял глаза к солнцу.

Наконец-то час пробил.

Но сперва нужно позаботиться о двух ангелах.

Одном из прошлого и другом — из настоящего.

19 декабря, 13 часов 48 минут

Северный Ледовитый океан

Высоко над палубой ледокола Томми ухватился за металлические раскосы красной стрелы крана, крепко сжимая их руками в толстых рукавицах. Смерти он не боялся, зная, что падение на твердую сталь палубы не убьет его, но отнюдь не жаждал испытать боль от жутких травм позвоночника, таза и черепа.

Вместо того он осторожно подтянулся повыше.

Его поработители позволяют ему лазать где вздумается. Они тоже не боятся смерти Томми — или побега.

Он пробрался вокруг задней стороны стрелы. Ему нравилось находиться здесь, несмотря на пронизывающий ветер. Тут он чувствовал себя свободным, оставляя страхи и заботы внизу.

Арктическое солнце свинцовым грузилом маячило на горизонте, отказываясь до конца подниматься в эту пору года. Томми озирал бескрайний простор морского льда, темный след открытой воды, пробитый носом корабля. Единственными живыми существами на многие мили окрест был экипаж ледокола. Томми даже не знал, следует ли относить Алешу или его повелителя к числу живых существ.

Скрип двери привлек его внимание от горизонта обратно к палубе. Высокий темный силуэт появился из люка, пригнувшись, чтобы не удариться головой. Он придерживал полы своей рясы от яростного ветра — не из-за холода, а чтобы шерсть не хлестала его по телу. Отсюда прекрасно была видна густая борода и сердитое выражение лица.

Это Алешин господин.

Григорий Распутин.

В одной руке русский монах держал спутниковый телефон.

Заинтересовавшись, Томми немного спустился, чтобы подслушать его сверху.

На борту корабля все смолкают, стоит Томми войти в каюту. На него смотрят, как на инопланетянина — может быть, теперь он и есть инопланетянин. Но отсюда, с высоты, он может незаметно слушать и наблюдать обычную жизнь, протекающую внизу. Это еще одна причина, по которой ему нравится сюда забираться. Ему просто приятно смотреть, как кто-то курит, насвистывает или рассказывает анекдот, хоть Томми и не понимает по-русски.

Он тихо спускался, пока не нашел укромное местечко достаточно близко, чтобы слышать, — не попадаясь, однако, Распутину на глаза.

Монах вышагивал под ним туда-сюда, ворча по-русски и окидывая льды озлобленным взглядом. Он то и дело проверял телефон, будто ждал звонка. Что-то явно взбудоражило этого типа.

Наконец телефон зазвонил.

Распутин рывком поднес трубку к уху.

— Da?

Томми затаился на своем решетчатом насесте тихо, как мышь, мысленно вознося молитвы, чтобы звонящий говорил по-английски. Может, удастся узнать что-нибудь.

Пожалуйста…

Распутин молча слушал собеседника добрую минуту, после чего откашлялся и заговорил с сильным акцентом.

— Прежде чем мы поторгуемся за мальчишку, — сказал он, — я хочу фотографию Евангелия.

Томми обрадовался, услышав английскую речь, но тут же насторожился. Что Распутин имел в виду, говоря «поторгуемся за мальчишку»? Кто-то пытается его купить? Сулит ли этот звонок ему свободу — или новую тюрьму?