Вечером настоящий тайфун (ураган), гасло электричество. Гроза закончилась ливнем.

Йокогама. 2 января

Утром выехали в Токио. Без языка очень трудно. Живешь исключительно зрительными впечатлениями, как будто сидишь все время в кинематографе.

В вагоне японская чета. Отец и молодая мать восхищались своим младенцем. И право, стоило. Японские дети примерные, им, видимо, нет основания плакать. За все время я только один раз видел плачущего мальчика, но и того случайно зашибли при игре в мяч. А это грудной ребенок. И ни звука, смотрит выпученными черными глазенками и, видимо, всем доволен.

Миловидная японка-мать без стеснения кормила сына грудью. Здесь этим не кокетничают и не стесняются.

Мы ехали в вагоне электрической дороги, которая идет параллельно железнодорожной линии. Путь Йокогама – Токио, около 50 километров, занимает 50 минут. Поезда в составе двух-трех вагонов отходят через каждые четверть часа. Очень удобно. Высадились на станции Симбаши, не доезжая главного токийского вокзала, оттуда на рикшах двинулись в русское посольство. Я очень предусмотрительно запомнил название посольства по-японски («Рококу тайсикан»), рикши поняли. По узким чистым улочкам, после двух-трех оживленных проспектов, быстро прибыли к прекрасному особняку с дивным полупарком перед подъездом.

Крупенский оказался дома. Беседа не была длинной. Крупенский явно сочувствует омскому перевороту, но жалуется на трудность представительства России в настоящих условиях, что, конечно, вполне понятно. Мне он не показался симпатичным, и теплоты соотечественника в его разговоре я не заметил. Как дипломат и сообщник, до известной степени, Колчака, он, конечно, прав, тем более что я все же был в коалиции с ненавистными ему, как крупному помещику, социалистами, был генералом, к которому – он это чувствовал – внимательно относятся японцы. А ими он, видимо, имеет основание быть недовольным.

В общем Крупенский был очень любезен, начертил мне план, при помощи которого, хотя и с трудом, я разыскал квартиру военного агента, полковника Подтягина. По пути все время встречались офицеры и чиновники в парадной форме. Кажется, на второй день Нового года приносятся поздравления во дворце микадо (императора) и принцев. К кому мы ни обращались, никто не мог нам помочь в наших розысках, пока случайно не встретили русского – это была особая удача. В Токио европейцев мало. В этом глубоко интересном и чрезвычайно своеобразном городе скучно приезжим людям, ищущим привычных европейских развлечений.

Почти до самого вечера бродили по паркам и оживленным улицам – зрелище новое и крайне интересное.

В Хабиа-парке встретили проповедников и их учеников обоего пола (местный отдел Американского общества христианской молодежи). Пели гимны под бой барабанов и издавали особый свист, временами останавливались и говорили проповеди. Толпы не собиралось, прохожие слушали, задерживаясь на одну-две минуты, и затем каждый шел своей дорогой.

На главной улице Гинза сплошные залитые морем электричества магазины – постоянная выставка Японии. Взад и вперед прошли ее огромную длину – интерес неисчерпаемый.

Закончили ужином по-японски и посещением императорского театра, где вместе с удовольствием лицезрения очень интересной пьесы из XII века получили еще по подарку, в виде коробочки пудры, крема и флакона какой-то буро-молочной жидкости, видимо, с целью рекламы.

Пьеса очень интересно обставлена. Костюмы чудесны. Игра артистов – с большим уклоном к гимнастическим упражнениям и маршировке. По сторонам сцены певцы и музыканты. Кончилось торжеством добродетели и смертью злодея.

Вторая пьеса, современная, интереса особого не представляла. Но, видимо, говорилось что-то очень смешное: японская публика хохотала и выражала одобрение.

В японском театре классические женские роли до сих пор еще играют мужчины; это очень ценится, есть знаменитости. Грим грубый. Японки классических пьес по справедливости уступают их живым соотечественницам. Но о вкусах не спорят. Возможно, что это впечатление профана.

Домой, то есть в Йокогаму, вернулись усталые и очень голодные после японского ужина.

Йокогама. 3 января

Кажется, теплые утренние ванны придется бросить – простудишься в своем леднике. Я уже с меньшим увлечением отношусь к камину, он греет, пока его топишь. Втайне вздыхаю по русской «галанке».

Все – дело привычки, постоянная ванна под боком, конечно, неплохо.

Вечером беседовал с Е.К. Брешковской. Сколько, однако, у нее поклонниц различных наций, в том числе и японок. Комната полна цветов, различных вязаных и шелковых кофточек, шарфиков и прочих знаков внимания. Здесь не принят поцелуй, но Брешковская все-таки поцеловала одну из приветствовавших ее японских курсисток. Произошел целый переполох.

У «бабушки» заготовлены уже на английском языке тезисы будущих статей для американцев.

Выносливая старуха, и ум до сих пор восприимчив.

Йокогама. 4 января

Проводили Брешковскую; поплыла на одном из огромных японских «Мару» (корабль). 14–17 дней пути по океану – не шутка. Много корреспондентов токийских газет. Фотографировали. Взаимные пожелания.

Звонил Исомэ, зовут в Токио. К 6-му будет приготовлено помещение Station H’otel.

Познакомился с проезжавшими в Сибирь английскими сестрами милосердия.

Йокогама. 5 января

Заходил Ассанович. Он едет в Омск. Намекнул на сочувствие ко мне со стороны нашего посольства и военной агентуры. Сам он по-прежнему крайне внимателен, но и очень любопытен – в Омске будут спрашивать.

Вечер провел у Высоцких, много беседовали, слушал в отличной граммофонной передаче грациозную скрипку Крейслера. Познакомили с русским, очень плохо говорившим по-русски, – Свирский, хороший пианист, блестяще закончивший музыкальное образование в Париже.

Йокогама. 6 января

Беседовал с одной из вчерашних английских сестер милосердия, бывшей два года в плену у болгар. Знает почти всех политических деятелей Болгарии. Много наблюдательности. По происхождению – дочь крестьянина.

Парадный обед у В. Познакомился с четой Гинзбург – известный дальневосточный богач, хорошо нажившийся на поставках угля для нашего Дальневосточного флота. Гинзбург надеется, что к маю у нас наладится порядок. Конечно, малообоснованное предположение. Придерживается французской ориентации. Жаловался, что не знает, что делать с домами в Артуре. Предлагает их даром для беженцев. Город, со времени перехода к японцам, замер.

После очень хорошего обеда два местных дипломата – француз и голландец – и дамы танцевали столь модные теперь, изящные, но весьма легкомысленные американские и гавайские танцы. Хорошая школа для молоденьких целомудренных мисс.

Возвращался домой с голландцем – слегка побаивается большевиков. Они, по его мнению, недостаточно почтительны в отношении королевы Вильгельмины.