Когда доктор Спенсер попросил продемонстрировать ему бренные останки моего автомобиля, которые славный малый извлек из Лощины и оттащил к себе в гараж, у того на лице отразилось огромное облегчение.

– Да уж, пожалуйста, сэр, буду рад, очень даже рад показать вам, во что превратилась машина мисс Пауэлл. И очень прошу вас, сэр, самому там все осмотреть, о-очень внимательно осмотреть – а уж потом я вам кое-что покажу.

– Как скажете, Гербертсон. Но почему? Вы же не предполагаете услышать от меня о разбитых машинах что-то, чего сами не знаете? Собственно, меня интересует только одно – встроенные часы на приборной панели.

– Часы? – Гербертсон склонился над искореженной бесформенной грудой металла. – Наверняка их выломало с корнем. Думаете, их можно опять завести?! Да вот они! Смотрите, остановились на без семи четыре. Судя по их виду, не думаю, что они теперь когда-нибудь дойдут до полного часа. Но лучше возьмите их сами, сэр, и покажите мисс Пауэлл.

– Именно так и поступлю. Гербертсон, вы сообщили мне все, что я хотел знать. Однако вы еще что-то собирались мне показать?

Хозяин гаража почесал затылок.

– Вот что, – произнес он наконец. – Кажется, выходит, я сказал вам то, что вам было нужно, но сам не знаю, что вам было нужно. А вы не сделаете то же для меня?

Доктор Спенсер добродушно рассмеялся:

– Договорились, Гербертсон. Но я ведь вам все-таки указал на нечто определенное – часы. А вы мне на что укажете?

Автомеханик помрачнел:

– На тормоза, сэр. На тормоза!

Несколько минут спустя у доктора Спенсера был уже не менее серьезный и озабоченный вид.

– Вы правы, Гербертсон. Ни случайные камушки на дороге, ни что-то другое в этом роде не оставили бы таких ровных порезов. И таких свежих.

– Вот именно. И вот еще послушайте – здесь за отгадкой далеко ходить не надо. Может, я простой работяга, всего лишь управляю Уиннландским гаражом и ничего сверх этого, так что некоторые разборчивые звереныши у меня даже заправляться брезгуют. Но глаза у меня есть, и мозгов тоже хватает.

– Несомненно, Гербертсон, все это так. Прибавьте еще умение держать язык за зубами. Доказательств нет, но если ваша отгадка верна (а ведь вы понимаете: без серьезных подтверждений это всего только догадка), то право решать, как поступить, принадлежит мисс Пауэлл.

Гербертсон показал себя настоящим человеком. Благородным человеком. Как я впоследствии узнала, он искренне считал, что превратится в соучастника, если скроет факты, и что рано или поздно его за такое засадят в тюрьму. Но тем не менее он изъявил готовность оставить дело на усмотрение доктора Спенсера и мое. Почему? Просто потому, что безоговорочно нам доверял.

После таких открытий мой добрый друг счел себя обязанным поделиться ими со мной – тем более что, по его мнению, я уже достаточно оправилась от шока после аварии, чтобы выдержать новый удар.

Естественно, поначалу я отказывалась верить. Никогда в жизни не питала особых иллюзий относительно привязанности Эдварда ко мне, однако одно дело, осознавать черную неблагодарность и отсутствие любви, а другое – поверить, что тебя готовы убить. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что, наверное, держала племянника на слишком коротком поводке. Ну, в своем роде. А в другом роде, наоборот – поводок оказался недостаточно коротким и не сработал.

Мало-помалу доктор Спенсер склонил меня к трезвому изучению улик. Честно говоря, поначалу они показались мне довольно шаткими. Малоубедительными. В сущности, все упиралось лишь в два главных пункта: опоздание со звонком и тормоза. Что касается первого – тут, казалось, должна найтись какая-то простая, естественная причина. Собственно, как теперь известно, она и была. Поистине, вот уж не повезло так не повезло Эдварду: одно-единственное нормальное ощущение – отвращение, вызвавшее у него тошноту, как раз попало в число первых причин, по которым его заподозрили. Поди ж ты. Какая ирония судьбы!

Теперь насчет тормозов. Доктор Спенсер с Гербертсоном были свято уверены в своей версии, но я считала: они торопятся с выводами и принимают домыслы за непреложный факт. В конце концов, разве не мог в автомобильных механизмах сам собой начаться какой-то разрушительный процесс, «запустивший» иссечение тормозных тросов, а аварийная ситуация только завершила дело – они порвались, поэтому-то и выглядят словно перерезанные чьей-то рукой? Вот, например, в Аберквуме имеется канал. Он течет на юг прямо под главной дорогой, а потом на его пути попадается ряд сильно выгнутых горбатых мостов. Эти мостики известны одним характерным свойством. Каждый водитель в округе знает, как осторожно следует их переезжать, поскольку из-за крутизны изгиба противоположная сторона совсем не видна. Мне часто приходилось замечать, как машины с низкой посадкой скребут днищем по верху арочного свода. Так что, возможно, и мне случилось ободрать там тормоза? Это – просто мысль, которую я подбросила сама себе, но авторитетно утверждать, конечно, ничего не могла, так как в отличие от Эдварда в технике не разбираюсь и навскидку не скажу даже, где тормоза находятся. Зато в вопросах автотранспортной безопасности, как показало дальнейшее, я не совсем профан.

Но к черту всю эту бестолковщину и казуистику. Так вот: я никак не могла прийти к определенному заключению, и никакие перечисления подозрительных деталей доктором Спенсером меня не убеждали. Наверное, в глубине души я уже начинала понимать: он прав, но внутри просто сработал классический защитный механизм – не верить тому, чему не хочешь верить. Вскоре судьба подбросила новый ворох доказательств.

Я пришла к логическому выводу, что место, где меня выбросило с трассы, довольно опасное, и распорядилась относительно переделок. Невысокий земляной вал, например, обеспечил бы – со всех точек зрения – невозможность повторения таких происшествий в будущем. Однажды утром я вышла из дому проинспектировать работы: хоть я и глубоко привязана ко всем ллвувллцам (между прочим, очень красивое название, и произносить его совсем не трудно), но работяги, мастеровой народ – они, знаете ли, нуждаются в постоянном надзоре и руководстве. Так вот, я как раз надзирала и руководила, когда ко мне подошел Лливелин Уильямс и сказал, что хочет поговорить наедине.

Я довольно уныло пробрела за ним десяток метров вниз по дороге. Мне хорошо известно, что означает «поговорить наедине». Что сказать? Я не раз и не два помогала ему выпутаться из передряг, и, полагаю, моя чаша добрососедского долга близка к переполнению. Однако речь зашла не об очередном новорожденном, не о штрафе за появление на ярмарке в пьяном виде, не о новой крыше для свинарника и даже не о классическом «взаймы буквально на пару дней». Она зашла об Эдварде.

Предположительно Эдвард опять проломил его забор. Фермер подвел меня к вороху бревен, о котором уже рассказывал доктор Спенсер – что, мол, они могли послужить удобной лесенкой племяннику, когда он спешил полюбоваться, как я со своей машиной лечу в преисподнюю.