Но Шут бы все равно ничего не увидел. И подобно тому, как загнанный олень бросается со скалы на лед замерзшего озера, мой дух погрузился во мрак и холод. Восторг мой померк. Мне вдруг стало страшно делиться с Шутом тем, что произошло вчера. Накануне я не рассказал ему, что Неттл беременна. Сегодня я боялся сказать, что король Дьютифул при всех признал меня.

Я шел все медленнее, а на последних ступеньках уже еле переставлял ноги. И я был совершенно не готов к зрелищу, открывшемуся мне: Шут сидел за столом Чейда, а перед ним, расставленные по кругу, ярко горели шесть свечей. Еще меньше я ожидал увидеть на его лице кривую усмешку.

– Фитц! – воскликнул он, и шрамы на лице превратили его улыбку в гримасу марионетки. – У меня чудесные новости!

– И у меня, – подхватил я, немного воспрянув духом.

– Это замечательные новости, – повторил Шут, будто я с первого раза не понял.

Уж не хочет ли он поделиться со мной теми самыми новостями, которые я нес ему? Если так, решил я без раздумий, я выслушаю его, лишь бы его порадовать.

– Вижу, – сказал я, усаживаясь за стол напротив него.

– Ничего подобного. – И он заливисто рассмеялся над шуткой, соль которой я все не мог уловить. – Это я вижу!

Я сидел молча, ожидая продолжения. А потом, как это часто бывало, когда мы оба были молоды, смысл его слов внезапно дошел до меня.

– Шут! Ты видишь!

– Я же сказал! – отозвался он и от души расхохотался.

– А ну, посмотри на меня, – велел я, и Шут поднял на меня глаза, но наши взгляды не встретились.

К моему разочарованию, глаза его были по-прежнему серые и затянутые пеленой.

Улыбка Шута немного померкла.

– Я вижу свет, – признал он. – Могу отличить темноту от света. То есть не совсем так. Когда ты слепой, эта темнота отличается от той, к которой мы привычны. Ладно, не важно, не буду вдаваться в объяснения, просто скажу: я знаю, что передо мной на столе горят свечи. А когда я поворачиваю голову, то знаю, что там, в стороне, их нет. Фитц, мне кажется, зрение возвращается ко мне. Той ночью, когда ты использовал Силу, чтобы помочь мне… Да, нарывы на спине начали заживать. Но ты сделал нечто большее.

– Той ночью я не пытался исцелить твои глаза. Возможно, ты просто понемногу выздоравливаешь. – Я прикусил язык, чтобы не предупредить: «Рано еще надеяться!» Уж я-то знал, как он плох на самом деле. И все же Шут стал различать свет. Возможно, он идет на поправку. – Рад за тебя. Давай постараемся, чтобы дело и дальше шло на лад. Ты уже ел сегодня?

– Да, я поел. Приходил мальчишка Чейда – на этот раз он не так сильно испугался меня. А может быть, это ворон привлек его любопытство. А потом пришел и сам Чейд, принес сверток для тебя. Фитц! Он все мне рассказал. У меня… голова идет кругом. Я счастлив за тебя. И мне страшно. Как может существовать время, мир, которого я не провидел? А еще Чейд сказал, что Старлинг спела балладу о твоей жизни, и спела прекрасно! Это правда? Мне не приснилось?

Я ощутил укол разочарования. Только теперь, когда выяснилось, что Шут все знает, я понял, как сильно мне хотелось рассказать ему. Но он был так рад за меня – чего же еще желать?

– Нет, все правда. Это было замечательно.

И я поделился с ним тем, что мало кто другой мог понять. Я рассказал, как Целерити, унаследовавшая титул герцогини Бернса после смерти своей сестры леди Хоуп, подошла и положила руки мне на плечи. Я заглянул в ее ясные глаза. Пусть вокруг них и возле ее рта залегли морщинки, я встретился взглядом все с той же решительной девушкой, которую когда-то знал. «Я никогда в тебе не сомневалась, – сказала она. – Напрасно ты сомневался во мне». И она легко поцеловала меня, отвернулась и быстро пошла прочь. Ее муж непонимающе посмотрел на меня и поспешил следом.

Я поведал, как королева Эллиана срезала со своей манжеты пуговицу в виде серебряного нарвала и вручила ее мне, наказав всегда носить с собой. Шут улыбнулся, услышав об этом, а потом сделался задумчивым, когда я стал рассказывать, как малознакомые люди принялись пожимать мне руку и хлопать по плечу. Некоторые недоверчиво улыбались, другие плакали. Но были и такие – и эти больше всего сбивали меня с толку, – кто подмигивал или, наклонившись к моему уху, шептал: «Не забывайте, я не выдал вашу тайну» и все в таком роде. Больше прочих меня смутил молодой стражник: он решительно прошагал мимо ожидающих своей очереди аристократов прямо ко мне; глаза его пылали гневом. Он сказал только: «Мой дед до самой смерти думал, что привел тебя на верную смерть. Блейд всю жизнь переживал, что предал тебя. Уж ему-то ты мог довериться». И он ушел, прежде чем я успел сказать в ответ хоть слово.

Я поймал себя на том, что говорю тихо и напевно, словно рассказываю старую сказку ребенку. И подвожу рассказ к счастливому концу, хотя даже дети знают, что сказки никогда не заканчиваются и то, что кажется счастливым концом, всего лишь небольшая передышка в жизни героев, перед тем как на них обрушатся новые испытания. Мне не хотелось думать об этом. Не хотелось гадать, какое несчастье ждет меня в будущем.

– Чейд хоть объяснил, зачем так поступил? – спросил Шут.

Я пожал плечами, хотя он и не мог этого видеть:

– Он сказал, что время пришло. Что и Шрюд, и Верити хотели бы этого. Мол, теперь, когда он сам вышел из тени, не мог оставить меня там.

Основательно пошарив на полках Чейда, я нашел, что искал, – винный спирт. Тогда я запалил себе еще свечу, взял тряпочку, смочил ее спиртом и стал оттирать пятнышки чернил. Чернила оттираться не хотели. Для вороны это хорошо, но меня руки в чернилах раздражали. Я подошел к зеркалу и стал оттирать кляксы с лица.

– Чем это пахнет? Что ты делаешь?

– Пытаюсь оттереть лицо. Я покрасил белые перья вороны чернилами, чтобы соплеменники ее больше не клевали и она могла летать спокойно.

– Покрасил ворону. Принц Фитц Чивэл Видящий наутро после признания его законным наследником трона развлекается, раскрашивая ворон. – Шут рассмеялся.

Мне было отрадно слышать его смех.

– Ты сказал, Чейд оставил для меня сверток?

– Да, на том краю стола.

Шут снова уставился на свечи, наслаждаясь их светом в той мере, в какой мог его различить. И я не стал забирать у него огонь, а просто пододвинул сверток поближе и начал развязывать. От свертка исходил запах земли, он был завернут в кожу и перевязан кожаными шнурками. Узлы позеленели от времени, белые пятна на коже тоже говорили о старости. Шнурки не развязывали очень давно, и, возможно, подумал я, какое-то время сверток лежал под открытым небом. Наверное, всю зиму. Может, был закопан в землю.

Пока я возился с узлами, Шут заметил:

– Чейд оставил еще и записку. Что в ней?

– Я пока не читал.

– А может, стоит прочитать, прежде чем разворачивать?

– Он сказал, это обязательно?