«Скорее, Огонёк!» – своим звонким напевным голосом просит она.

Однако за дверью никого нет. По обе стороны от моего домика я вижу ещё два, совершенно одинаковых. Из кукольного строения справа доносится плач, и я иду туда – быть может, нужна моя помощь.

Дверь не заперта и открывается, стоит её толкнуть. В доме плачет отмеченная девушка. Мы с ней почти ровесницы, она лишь немного старше меня. Искусно выполненные татуировки на её коже рассказывают историю её жизни, не скрывая ничего.

Она сидит за столом, спрятав лицо в ладонях. Перед ней кусок сырого мяса, из которого по капле сочится кровь, несколько картофелин, тыква и мешок муки. Девушка отрывает руки от лица и ошеломлённо смотрит на меня.

«У меня всего в изобилии, а есть я не могу – кусок в горло не лезет, – плачет она. – Помоги мне, прошу тебя!»

Взглянув в окно на третий домик, я прошу её подождать.

В третьем доме меня встречает пустая женщина, тоже лишь немного старше меня. Она как две капли воды похожа на ту, что плачет неподалёку. Только кожа у неё совершенно чистая, розоватая, покрытая капельками пота от жарко пылающего огня в очаге.

«У меня есть тепло и огонь, но еды – ни крошки, – плачет она. – Помоги мне, прошу тебя!»

«Скорее, Огонёк!» – эхом звучит у меня в ушах голос Мел.

Я просыпаюсь. Всё тело у меня покрыто потом, а живот свело от голода.

По справедливости, сейчас должен идти дождь. Небо должно быть затянуто серыми грозовыми облаками, а воздух наполнен тяжестью, которая всегда давит на землю перед раскатами грома, как мрачное пророчество.

Однако на кухне меня встречает тёплый пол, нагретый солнечными лучами, заглянувшими в окно рано утром. Я выбралась из кровати, зная, что уже поздно, и надеясь никого не встретить. Удивительно, но в доме по-прежнему много еды. Смакуя ломтик поджаренного хлеба с маслом и джемом, я вспоминаю, что всего несколько дней назад о таком завтраке оставалось только мечтать. Чай медленно заваривается, и тут на кухню входит Тания, мягко ступая ногами в домашних тапочках по выложенному разноцветными плитками полу. Мы долго молча смотрим друг на друга, а потом она делает ко мне шаг и касается рукой моего плеча. От этой ласки я, не удержавшись, всхлипываю, а когда Тания обнимает меня, мои плечи трясутся от рыданий.

– Простите… мне так стыдно, что я вам лгала, – захлёбываюсь я слезами. – Я хотела поступить правильно. Простите… простите.

– Ах, Леора. Я знаю, что в глубине души ты очень добрая девочка, – ласково отвечает Тания, осушая мне слёзы. Она гладит меня по голове, убеждая выслушать её, принять прощение. – Ты ни в чём не виновата, милая. То, что происходит с нами, выросло из многих лет ненависти и отчуждения. – Она отступает, держа меня за локоть одной рукой и приглаживая мои растрёпанные пряди другой. – Что же удивительного в том, что на невинное дитя возложили ответственность за злые намерения? Но не всё можно исправить в один миг, даже если очень сильно этого пожелать. Ты настоящая дочь своей матери. Она слушалась своего сердца так, как ты слушаешься своего. Она тоже мечтала о переменах к лучшему.

«Слушалась своего сердца… И куда её это завело?» – мелькает у меня в голове.

– Чем всё кончилось вчера, у костра? – всхлипываю я, вытирая глаза. – Что вы решили о… обо всём?

– Мы решили, что ты можешь остаться в городе… пока. Ты будешь под моей защитой.

На кухню входит Оскар, и Тания оборачивается, встречая его ясным взглядом карих глаз. Он явно слышал её последние слова.

– Вы оба будете под моей защитой. Люди очень расстроены, Леора. Прощения тебе придётся ждать ещё долго. Но вы можете остаться с нами. А что касается Сейнтстоуна… – По лицу Тании пробегает тень. – Сегодня утром назначено собрание совета старейшин. Надо решать, станем мы сражаться сейчас или ещё подождём.

– Но… как же…

– Соломон и Касия уверены, что нам следует затаиться, – вздыхает Тания. – Подготовить оружие и ждать, что будет. И я с ними согласна. Подняться против Сейнтстоуна – это самоубийство. Минноу использует любой предлог, чтобы не оставить от Фетерстоуна камня на камне. А некоторые… другие члены совета говорят, что чем дольше мы колеблемся, тем больше людей умрёт от голода и болезней. Это верная смерть. Они предлагают напасть первыми.

Мне нет нужды спрашивать, кто призывает к оружию. Сана и Джастус, больше некому. Представив себе мощь Сейнтстоуна, я вздрагиваю как от озноба. Пустым нечего и надеяться на победу. Тания с заметным усилием растягивает губы в улыбке.

– Мы всё обсудим и придём к общему мнению, – говорит она.

По её печальному взгляду нетрудно догадаться, о чём она на самом деле думает. Какое бы решение ни приняли старейшины, Фетерстоун обречён. И Оскар это тоже понимает. В его глазах тлеет огонёк страха.

Поздним утром Тания ведёт меня через площадь к Дому старейшин, где Сана ждёт меня на следующий урок. Оскар остался с Соломоном. Я поднимаю по пути белые камешки, но груз вины от этого не уменьшается. Наоборот, тяжесть ошибки только сильнее давит мне на плечи. Тания прощается со мной на ступеньках Дома старейшин, и я едва не сталкиваюсь с Саной в коридоре, когда она выходит из комнаты собраний. Из-за закрытой двери доносятся сердитые голоса. Плечи Саны поникли, она идёт медленно, растеряв обычную напористость.

– Леора, – каждое слово даётся Сане с трудом, – хорошо, что ты пришла. Идём.

И я следую за ней по сумрачным коридорам Дома старейшин к Комнате памяти. Дверь за нами с шумом захлопывается, и Сана обессиленно падает на стул.

– Сегодня у нас необычный урок, – устало предупреждает она и показывает на ящички, которыми уставлены все полки в этом зале. – Возьми какой-нибудь. Неважно какой, – настойчиво просит она. – Принеси сюда и открой.

Оглядывая полки с ящичками, я вспоминаю комнату в нашем музее, где хранятся книги тех, у кого не осталось родственников; и ещё потайной этаж, где держат безымянные книги рассказчиков и рассказчиц. Я ищу ящичек, который показался бы мне особенным, безмолвно попросил бы: «Выбери меня!», однако все они одинаковые. В конце концов я снимаю наугад с полки тот, до которого легче дотянуться. Он тяжелее, чем я ожидала, и мне приходится придерживать его двумя руками. Я осторожно ставлю ящик на стол, но сделать это бесшумно не получается – он довольно громко бьётся о поверхность стола.

– Открывай, – кивает мне Сана.

– Вы уверены, что для этого не нужно особого разрешения? – хмуро уточняю я.