Леди говорила ему, что ее дед был клерком, а бабушка – дочерью шляпного мастера. Ее отец был блестящим бизнесменом и сколотил состояние в какой-то сфере деятельности, которую регент не мог вспомнить. Но обе его дочери вышли замуж за аристократов.

– Папа каждой из нас купил по титулу, Ваше Высочество, – объяснила Елизавета регенту, и он с удовольствием смеялся над ее искренностью.

– Политика, Ваше Высочество? – говорила она. – Я ничего не понимаю в политике. Я не такая умная, как некоторые. Но могу отличить хороший бриллиант, когда вижу, и знаю, как быть доброй со своим друзьями.

Восхитительная женщина. С ее огромными томными глазами и уютной материнской грудью она давала ему то, в чем он больше всего сейчас нуждался.

Регент думал о том, как сильно ему не хватает бесед с матерью, так обожавшей его. Он скучал по ней больше, чем считал возможным. В Елизавете Конингхэм чувствовалось что-то материнское, и в то же время ей было присуще все очарование любовницы. Уютная – вот то слово, каким он охарактеризовал бы ее. Леди Хертфорд никогда не имела таких качеств. Мария – да, временами; но в придачу был ее дьявольский характер.

Если бы он только мог вернуться к Марии… Ах, если бы только мог! Но теперь это невозможно. Было бы слишком много взаимных упреков. Кроме того, как он, регент, может открыто жить с женщиной, которую люди считают его женой и которая исповедует католицизм!

В этом суть дела. Приверженность Марии ее религии. Вот в чем состояло удобство отношений с леди Конингхэм. У нее нет жестких принципов, постоянно нарушающих душевное равновесие.

Он вернулся мыслями к леди Хертфорд, сидевшей рядом с ним, элегантной – это правда – как фарфоровая статуэтка, безупречно одетой и выглядевшей так, будто она высечена из камня. Скорее похожей на айсберг. Он не был уверен в том, что когда-либо считал ее привлекательной. Она лишена женственности.

– Я никогда не видела людей, настроенных более враждебно по отношению к Вашему Высочеству, – говорила она. – Вчера толпа бросала камни в мой экипаж и награждала вас самыми нелестными эпитетами.

Регент нервно заерзал. Почему она всегда подчеркивает его непопулярность? Отчасти сама виновата в ней. Если бы он оставался с Марией, то пользовался бы намного большей популярностью. Народ всегда любил Марию и в то же время презирал Изабеллу Хертфорд.

– Нет сомнений, что эти эпитеты предназначались вам, – холодно сказал он. – А теперь я должен уйти.

Она с удивлением посмотрела на него, так как он пришел совсем недавно. Но леди Хертфорд ожидали впереди и другие сюрпризы.

* * *

Бедный старик, слепой, глухой и не от мира сего, который считался королем Англии, лежал в своей комнате в Виндзорском дворце. Это была всего лишь обитая войлоком больничная палата. Он не знал о происходящих событиях; даже не знал, где находится, а временами – и кто он такой.

Иногда у него возникали картины прошлого: юный принц, который учится быть королем, молодой человек, влюбленный в красивую квакершу, тайно навещающий ее и испытывающий угрызения совести за такое обращение с ней. Иногда в своем смутном сознании он видел прекрасную Сару Леннокс, которая косит сено в парке Холланд-хаус, и мечтал жениться на ней. Он видел невзрачную принцессу Шарлотту, ставшую его женой и родившую ему множество детей.

В темных закоулках своего сознания он слышал непокорный голос красивого мальчика, протестующего в детской комнате и требующего мяса в те дни, когда его отец, король, запретил подавать мясо; затем этот красивый мальчик превращался в элегантного молодого человека… попадавшего в неприятности… всегда попадавшего в неприятности. Губы бедного слепого безумного старца произносят слова: «Актрисы, письма, бесшабашная жизнь… Десять бессонных ночей подряд я думал об этих моих сыновьях…»

И не было дней, была только одна долгая, бесконечная ночь с грубыми руками, ухаживающими за ним, а иногда со смехом над слабостями и глупостями, бессмысленными детскими высказываниями человека, который когда-то был их королем. Нет света… одна только тьма… нет связных мыслей… одни только мелькающие картины… смутные воспоминания, которые издевались над ним и ускользали, когда он пытался их поймать, как шаловливые мальчишки в королевской детской.

Он не знал, что его внучка, юная Шарлотта, умерла; он не знал, что Шарлотта, его жена, ушла из жизни, что принц Уэльский стал регентом и фактическим королем, потому что его отец, настоящий король, безнадежно безумен и живет во тьме за мощными серыми стенами Виндзорского замка.

Он ничего не знал – разве что временами, что ожидает конца.

Однажды, до того, как ослеп, как тьма поглотила его, он сказал: «Жаль, что я не могу умереть, потому что схожу с ума».

Теперь он этого не говорил. Но где-то в его сознании теплилась надежда на избавление.

И однажды утром, когда его слуги пришли к нему в комнату, они увидели, что избавление пришло.

– Король умер, – сказали они.

* * *

Регента приковал к постели плеврит. Врачи пускали ему кровь, но это не приносило никаких признаков улучшения. Громадная масса тела не облегчала ему дыхание, и все опасались, что он проживет недолго.

Народ кричал на улицах: «Король Георг III умер. Да здравствует король Георг IV».

– Что они там кричат? – спрашивал он.

Его назвали «Ваше Величество». Значит, наконец-то свершилось, подумал он.

Всю свою жизнь он готовился к этому. С самого детства он знал, что однажды станет королем, и мечтал надеть корону. А теперь? Никак не мог разобраться в своих чувствах. Он ощутил вкус власти, будучи регентом. Народ любил принца Уэльского больше, чем регента. Теперь, возможно, народ предпочтет регента королю.

Слава пришла слишком поздно. Да, слишком стар и болен для нее.

Он лежал в своей постели и его охватили угрызения совести. Они с отцом никогда не были добрыми друзьями. Между ними существовала естественная вражда. Так всегда бывало в семье. Такова традиция Ганноверов: отцы всегда должны враждовать с сыновьями. Он мог бы сделать так много вещей, так много маленьких одолжений.

Регент плакал, и это были настоящие слезы.

– Я должен был быть ему лучшим сыном, – шептал он.

Георг переживал упадок духа. Настроение улучшится, когда он почувствует себя лучше. Он попросит леди Конингхэм прийти и поговорить с ним. Она может развеселить его.

А потом подумал: «Я король. Значит, она… эта мерзкая женщина станет королевой. О Боже, что же это будет означать? Она вернется в Англию. Захочет быть рядом со мной. Ее вполне устраивало жить за границей, пока была принцессой Уэльской. Но теперь она захочет, чтобы ее признали королевой Англии».

Мысль о том, что это может означать, лишила его душевного покоя. Никто не сможет утешить его, даже леди Конингхэм.