– Ты озабочена (Ч) их правильным питанием, и тебе требуется быть уверенной в том, что они едят здоровую пищу (П)?

– Да! Для меня это самое главное.

– И именно поэтому ты разрываешься между потребностью заняться собой, например, принять теплую ванну, и потребностью быть уверенной в их сбалансированном питании?

– Именно так. Но, знаешь, вряд ли они поняли бы, если бы я пошла принимать ванну, пока они ждут обед!

– Как я понимаю, ты с трудом можешь поверить, что они могут это понять?

– О! Я уверена, что они не способны понять.

– Поскольку твои дети здесь, предлагаю спросить их, что они чувствуют в связи с этим, а не решать за них, – отвечаю я, поворачиваясь к детям, двум девочкам-подросткам, присутствующим на семинаре: – Как вы реагируете на то, чем поделилась с нами ваша мать?

– (Хором.) Мы уже сто лет говорим ей, чтобы она не спешила и отдохнула перед тем, как приниматься за готовку, или позволила нам этим заняться. Мы знаем, что она не только нуждается в передышке по вечерам, она, кроме всего прочего, ненавидит готовить. То есть атмосфера еще та, потому что она готовит против воли! Из-за этого вечер часто идет насмарку. Она могла бы доверять нам и поверить, что мы способны справиться сами, приготовить еду и сделать что-нибудь полезное. Ушло то время, когда мы могли съесть весь запас печенья или проглотить десять тартинок с шоколадом!

– (Я поворачиваюсь к матери.) Как ты чувствуешь себя, слыша слова девочек о том, что им хотелось бы, чтобы ты либо доверила им готовить еду, либо давала себе немного времени на расслабление перед тем, как самой этим заняться?

– Замешательство и облегчение. Они частенько повторяли мне это, но я не соглашалась. Я столько лет видела, как моя мать изнуряла себя, стараясь быть полезной, изматывала себя, стараясь быть хорошей матерью… И мне трудно выйти за рамки этого сценария, хотя девочки подталкивают меня к этому, поскольку их он не устраивает.

Такой диалог выдает нашу поразительную способность замыкаться в собственных верованиях о себе самих («Хорошая мать должна…») и о других («Они не поймут… я не смею даже заговорить об этом… мне известен их ответ…»). Только истинный контакт с другим позволяет вырваться из этой ловушки.

Я вижу, с каким трудом мы признаем собственную ответственность и насколько мы склонны приписывать ответственность за происходящее с нами другим людям или событиям. В данном случае матери было сложно без помощи со стороны взять на себя ответственность и поговорить с дочками. Часто мы неосознанно отдаем предпочтение клетке, привычной жердочке, а не свободному выбору, возможности вылететь через открытую дверцу. А ведь дверца открыта, широко открыта, говорится в стихотворении Джулии Иллиеш, цитата из которого приведена в начале книги. Отчего так? Не оттого ли, что свобода пугает нас больше, чем принуждение?

Принуждение хорошо нам известно. Мы с ним близко знакомы. Оно привычно, некомфортно, но привычно. А вот свобода! Она – в новинку и вызывает страх неизвестного. После того как в нас на протяжении многих поколений воспитывали чувство долга или привычку, трудно поступать в соответствии со своим выбором и душевным порывом. Но это жизненно необходимо. Чтобы мир не стал бесчувственным, нужно, чтобы у каждого из нас был душевный порыв.

На тренинге одна мать говорит мне: «Мне никак не удается внушить своей шестилетней дочери, что она, бегая в пижаме по дому, должна надевать тапочки».

Я прошу ее показать мне, как она это делает, предлагая ей обращаться ко мне, как к своей дочери.

– Я тебе уже сто раз говорила, чтобы ты надевала тапочки! Я уже не знаю, на каком языке с тобой разговаривать, чтобы ты меня понимала. Пойди и сейчас же надень тапочки! – говорит она мне (и смеется, замечая, каким тоном разговаривает).

– Я бы на месте твоей дочери, услышав это, точно захотел бы сделать наоборот, потому что не понимаю смысла твоего запроса. Что до меня, то мне очень нравится бегать босиком!

– Но я же сказала ей в самом начале: я переживаю, чтобы она не простудилась, не заболела, чтобы мне не пришлось брать больничный и сидеть с ней. Действительно, сказав ей об этом один раз, я думала, что ей все понятно… И я не напоминала ей, чем мотивирован мой запрос.

– Возможно, ты думаешь, что она не придает твоей потребности той же важности, что ты. Конечно, для девочки простудиться и остаться дома с мамой не так страшно, как для мамы! Может быть, пришло время подробнее разъяснить свою потребность и напоминать о ней, а не считать, что для другого она имеет то же значение, что и для нас, потому что однажды мы высказали ее. Теперь я хотел бы спросить тебя, уважаешь ли ты ее свободу на несогласие, когда указываешь на свою потребность и формулируешь запрос?

– (Смеясь.) О нет, конечно, нет!

– Вот и вторая причина, по которой на месте твоей дочери я бы не захотел надевать тапочки: мне нужно, чтобы уважали мою свободу, пусть я еще ребенок!

– Это так трудно! Согласиться с тем, что другой с тобой не согласен!

– Разумеется, трудно. Но если мы будем навязывать свои запросы как требования, то в ответ получим либо подчинение, либо бунт, а не контакт. Сейчас, говоря, что это трудно, ты не уверена в своей способности принять несогласие своей дочери, не отказываясь от собственных потребностей?

– Не уверена. Я хочу, чтобы она была здорова и чтобы она начала чувствовать себя ответственной за подобные мелочи: например, надевать тапочки, когда холодно.

– Не хотелось бы тебе научиться доверять ей, согласиться с тем, что она мало-помалу сможет решать сама, когда ей надевать тапочки?

– (Глубокий вздох и продолжительное молчание.) Верно сказано: научиться доверять. Я не умею доверять, поэтому все контролирую! Это так выматывает!

В ходе семинаре эта мать все лучше и лучше осознавала, как трудно ей кому-то доверять. Она также поняла, что ради улучшения отношений с детьми и супругом она должна работать над собой. Однажды утром она совершенно счастливая пришла на семинар и сказала мне: «Мне пока не удалось ясно выразить дочери свою потребность, но вчера вечером вместо того, чтобы психовать, я все-таки спросила, знает ли она, для чего я прошу ее надеть тапочки. Она мне ясно ответила: «Чтобы я не простудилась». Мне удалось удержаться и оставить ее в покое, и через несколько минут я заметила, что она сама надела тапочки!»

Видите, расшифровывая послание «ты должен», мы даем себе возможность заглянуть в себя, отточить свое чувство ответственности.

Некий политик, работающий в одном из административных органов, пришел ко мне на консультацию, так как считал, что испытывает большие сложности, общаясь со своей командой. Он заметил, что часто выражался высокомерно, в результате – не мог завоевать авторитет и постоянно сталкивался с возмутительными пререканиями, тогда как сам он желал только эффективных совместных действий и полезного сотрудничества.