Как я воспринимаю себя? Мне это не всегда просто понять. Но несомненно: между мной вчерашней и мной сегодняшней есть ощутимая разница. Живя в Петербурге, даже еще раньше — в Казахстане, на Алтае, я всегда «ощущала» себя чуть-чуть немкой, во всяком случае никогда не забывала о том, что я лишь наполовину русская. А сейчас, оказавшись в Германии, поняла — я русская до мозга костей. И не потому, что знакомые Петера зовут меня «русской красавицей», а потому, что я русская и есть. Основа во мне русская! Формула, по которой я сделана, — русская… И несмотря на то, что на Руси принято все русское поругивать, а на Западе — над русским чуть-чуть подсмеиваться и не чуть-чуть бояться русского, я отчего-то происхождению своему рада и страшно им горда. Хотя никому не говорю об этом. Мне думается иногда, что пришла пора ломать некоторые стереотипы… Я бы могла поразмыслить в этом направлении и дальше, но не вижу в сем смысла. Лично мне и так все ясно. А аудитории я здесь не ищу.

Одна из первых моих самостоятельных прогулок, разумеется, — к Томаскирхе. Мне всегда очень нравилась старина. А старина, связанная еще и с именем Баха, с композитором, перед творчеством которого я преклоняюсь, — вообще имеет для меня неодолимую притягательную силу.

Иду пешком, ибо от дома Петера до Томаскирхе — от силы километр. А мне все так интересно в этом городе: начиная от общественного транспорта, кончая кафе под открытым небом. В незнакомом городе, в незнакомой стране каждая деталь как бы бросается в глаза. Цвет домов не такой, как у нас, какие-то иные окна, иная брусчатка под ногами, иные фонари и светофоры, иное оформление витрин. Даже само небо здесь какое-то не такое — быть может, оттого, что выше, чем в Петербурге, ходит солнце. И приметы осени здесь еще не так явны — Лейпциг ведь значительно южнее.

Я выхожу к старой ратуше и с полчаса прогуливаюсь по площади перед ней. Присаживаюсь на лавочку, с интересом рассматриваю прохожих. Девушки здесь в общей массе своей — не очень… неяркие какие-то. Зато уж если встретится красавица, так это будет красавица без изъянов. Парни видятся мне много симпатичнее. Заметно, что здесь каждый думает над своим имиджем. Да, это не как у нас, — накинул на себя, что под руку попалось, и бегом на работу.

Щурюсь под солнышком, надеваю солнцезащитные очки. Молодые немцы обращают на меня внимание, иные даже оглядываются. Но я стараюсь выглядеть «попрохладнее» — мне не хочется случайных знакомств.

С большим любопытством захожу в магазины и магазинчики, в лавки и лавочки, каких здесь бесчисленное множество. Все очень интересно: обилие товаров, внутреннее убранство… Неназойливое внимание продавцов, их предупредительность и очень искренняя доброжелательность меня поражают. Здесь очень ценят покупателя, покупатель здесь — господин, и малейшее желание его — непреложный закон.

Ради интереса захожу в аптеку. У пожилого седовласого аптекаря спрашиваю лекарство, какое мама моя искала по стране полгода. Аптекарь переспрашивает название лекарства и некоторое время задумчиво смотрит на меня. Потом говорит: «С компьютером посоветоваться надо»… Он извиняется, отходит от прилавка к компьютеру, набирает на клавиатуре название лекарства и некоторое время ждет информацию. Вежливо улыбается мне. Наконец компьютер отвечает аптекарю. И через пять минут искомое лекарство передо мной!

Я много слышала прежде о чистоте немецких городов. Будто в них не встретишь мусора. Ничуть не бывало! Мусора сколько угодно!.. В одном месте на площади я увидела смятую бумажку, а еще в одном месте — возле автобусной остановки — фантик от конфеты!.. А в общем, надо признать, чисто. В домашних тапочках можно ходить.

И вот наконец — Томаскирхе. Величественное, потемневшее от времени готическое сооружение. Глаза великого Баха глядели на эти стены точно так же, как глядят сейчас мои глаза. Да и не только с именем Баха можно связать это место. Мартин Лютер проповедовал здесь свои идеи Реформации…

Я осматриваю здание с разных сторон, я как бы пропитываюсь ощущением старины. Но внутрь пока что не вхожу: достаточно мне впечатлений от внешнего осмотра. Здесь рядом есть музей Баха. Я решаю начать с него.

Время мое кажется мне очень сжатым. Конечно же, это от обилия впечатлений. Знакомство с городом, с людьми, с самим образом жизни — это такая глыба информации, что кажется: для того, чтобы переварить ее, нужно родиться вновь…

А тут еще я посещаю на Берлинер Штрасе «Клинику доктора Лемана». Стараюсь неприметной мышкой проскочить в кабинет самого доктора. Насколько это мне удается — мышкой, — не могу судить. Мы с Петером сидим против ДРУГ друга: он за рабочим столом, я — на удобном диванчике; мы разговариваем, а сотрудницы Петера по разным поводам, иногда явно измышленным, с любопытством заглядывают в кабинет. Петер любезен со своими подчиненными. И еще — он демократ.

Клиника меня впечатляет.

— Доктор Леман — это ты? — осторожно шучу я.

— Увы, это я! — смеется Петер, но заметно, что он страшно горд. — Так много работы, что почти не остается времени для тебя! Но я надеюсь, это временные трудности…

Он дает мне халат и шапочку и ведет по клинике. Наверное, решил одним махом удовлетворить любопытство и мое, и сотрудников.

Всюду ловлю на себе доброжелательные, заинтересованные, приязненные взгляды. Стараюсь держаться соответственно: я — сама учтивость. Не знаю, как это называется здесь, но где-нибудь в России сказали бы: «Мама» пришла!».

Впрочем, какая я «мама», если я Петеру не жена?..

Кажется, здесь, в клинике, меня впервые посещает эта мысль: кто я для Петера? И меня почему-то неприятно удивляет открытие: мы с Петером ни разу не говорили на эту тему…

Клиника у доктора Лемана небольшая: две звукоизолированные сурдокамеры (camera silens), пара кабинетов врачей, сестринская, четыре палаты и еще два-три каких-то кабинета. В целом — один этаж какой-то крупной клиники, как будто общего терапевтического профиля.

Но клиника Петера очень дорогая. Она прямо-таки напичкана аппаратурой. Аудиометры, барокамеры, компьютеры… и много всякого, назначение чего мне не известно. Вроде бы даже есть электронный микроскоп. Это меня поражает. Я так понимаю, что Петер занимается не только лечением, но и наукой.

Осмотрев все эти чудеса современной техники, я начинаю смотреть на Петера с еще большим уважением.

Я даже укоряю себя:

«Как мы с Кандидатом могли так легкомысленно, так глупо наехать на этого исключительного человека в одном из темных переулков Петербурга?»

В выходные дни Петер везет меня в Дрезден. Он знает, я давно хочу посмотреть всемирно известную Дрезденскую картинную галерею. И «Сикстинскую мадонну» Рафаэля, в частности.

После Дрездена заезжаем в Чехию, здесь Петер угощает меня очень вкусным пивом: и темным, и светлым, и еще каким-то. От пива у меня приятно кружится голова… Мы в обнимку гуляем по Праге, любуемся зданиями, памятниками, мостами.

Стоит такая чудная осень!..