В одном пункте, однако, мне хотелось бы с X. Арендт поспорить. Она полагает, что теоретический расизм последней трети XIX в. (составляющий в ее книге часть феномена, названного ею «расовым образом мысли») принципиально отличен от расизма как идеологии. Следовательно, таких защитников «идеи расы», как Гобино, нельзя считать расистами. Между теми, кто строил блестящие и остроумные концепции, и теми, кто осуществлял жестокие и зверские деяния, пролегает пропасть, полагает X. Арендт[252]. На мой взгляд, необходимо с самого начала ввести критерий, позволяющий отличить «расовый образ мысли» от расизма как идеологии. В первом случае мы имеем дело с относительно безобидными взглядами, имевшими широкое хождение среди образованной публики соответствующей эпохи. В другом случае — с совокупностью теоретических утверждений, служащих оправданию политического господства. Представляется неубедительным различение между отдельными приверженцами идеологии расизма только на том основании, что одни остались в сфере теории, а другие применяли эту теорию на практике. Если из данной теории вытекает данная практика, различия между адептами этой идеологии несущественны. Таким образом, графа Гобино не следует изымать из истории расизма и помещать его в какую-то отдельную историю.

Формы расизма

Обычно, говоря о расизме, имеют в виду хорошо известные и однозначно одиозные явления. Это институализированный расизм: от рабства в Южной и Северной Америке[253] до правовой дискриминации небелого населения до середины 1960-х гг. включительно и от нацизма Третьего рейха до апартеида в Южной Родезии и ЮАР[254]. Между тем этими проявлениями расизм, имевший место в XX в., равно как и расизм, бытующий сегодня, далеко не исчерпывается.

Мы уже упоминали о расистском обосновании японской экспансии (см. выше «Национализм и империализм»). Причем в данном случае расизм успел проявить себя как на уровне дискурса, так и на уровне политического действия. В 1938 г. адмирал Нобумаза Суетсугу, тогдашний министр внутренних дел Японии, прямо заявил о том, что цель японской политики в Юго-Восточной Азии — положить конец господству белой расы и установить господство желтой, а в 1939-1945 гг. японская военная машина попыталась реализовать эту идею на практике[255]. Расизм свойствен и другим разновидностям «паназианизма», например, стремлению объединить Азию под эгидой Китая. Компоненты расистского дискурса прослеживаются во многих «паннационалистических» идеологиях: от пантюркизма и панафриканизма до сионизма. Это, прежде всего, биологическое понимание национальной принадлежности, концепция нации как общности «крови» и связанная с этой концепцией мифологизация той или иной воображаемой группы в качестве особого человеческого вида. Миф о семитской расе, который строит Мозес Гесс в «Риме и Иерусалиме» (1862), аналогичен мифу об «арийской расе», который несколько десятилетий позже будут создавать идеологи пангерманизма. Своеобразный вклад в разработку «арийской идеи» внесли и адепты пантюркизма, а также теоретики различных европейских паннационализмов (от культа «британско-тевтонской» расы до «скандинавианизма»).

В начале XX в. мифологема «англо-саксонство» была заменена другой мифологемой — нордическая раса. Ее первыми разработчиками были американцы — антропологи Мэдисон Грант и Лотроп Стоддарт и палеонтолог Генри Осборн, а самым известным популяризатором — Альфред Розенберг с его «Мифом XX века»[256]. В наши дни панъевропеизм в его расистской упаковке представлен рядом крайне правых политических группировок, например — «Панъевропейской партией».

Сублимированный расизм

Характеризуя расистскую идеологию, мы оговорились, что выделенные нами признаки свойственны традиционному, «классическому» расизму. Особенность современного расизма — его еще называют сублимированным — состоит в том, что его сторонники, как правило, избегают утверждения иерархии между расовыми группами. Они лишь подчеркивают различия между этими группами. Мир делится не на «высших» и «низших», а на разных. Современные сторонники расизма, как правило, вообще избегают понятия раса. Коль скоро фразеология в духе Гобино и Чемберлена стала признаком политической некорректности, от нее отказываются и вместо «крови» и «генотипа» говорят о «культуре». Что же остается в таком случае от расизма? Что позволяет исследователям утверждать, что, несмотря на риторический камуфляж, расизм как идеология и соответственно как мировоззрение продолжает жить, причем вовсе не влачит маргинальное существование, а выступает значимым элементом современной политической борьбы?