Теперь Парди, как вежливый хозяин, рассказывает нам кое-что о Юстасе: «После того, как дело его отца прогорело в Гранд-Рапидс, штат Мичиган, и отец прострелил себе голову в конторе консервного цеха, где вел дела последние 30 лет, Юстас Чизхолм уехал в Чикаго — через два дня после похорон. Осенью он начал ходить в университет и чуть было его не окончил. Выйдя в мир в конце эпохи Гувера и в начале эпохи Рузвельта, он не мог найти работы, за исключением недолговечных временных занятий. Он работал поваром в буфете пульмановского спального вагона, регистратором в доме для слабоумных детей, чтецом для слепого миллионера, соглашаясь на любую роль, которую ему предлагали». С одной стороны — это славная пародия на реалистический стиль тех дней, с другой — нам рассказывают, чем можно закончить во времена Депрессии. (Неужели счастливые деньки вернулись к нам?). Покуда Карла готовит обед, Юстас уходит в гостиную, где берет уроки греческого у подростка Амоса Рэтклиффа. Золотой юноша оставил университет, несмотря на свою гениальность. Кроме того, он красив как классическая статуя, что — наряду со знанием греческого — имеет необыкновенную важность для Юстаса. Юстас спрашивает, доживет ли он до того, чтоб «читать Пиндара».

«Вы должны по меньшей мере дойти до «Греческой антологии», — осмелился предположить Амос Рэтклифф, ободряя ученика белозубой улыбкой».

Разнообразные персонажи взаимодействуют. Амоса продают миллионеру. Юстас так и не научился читать Пиндара; он также бросает сочинительство. Повествование сосредотачивается на Даниеле Хоузе, богоподобном молодом человеке со смуглой кожей (возможно, отчасти индейской крови), который служил в армии. Когда Амос неохотно перебирается к Юстасу со своим новым гардеробом от покровителя-миллионера, Даниель снова уходит в армию.

«Жизнь Даниеля Хоуза полностью остановилась, почти окончилась, когда он был отлучен — при невнятных обстоятельствах — от регулярной армии Соединенных Штатов. С тех пор все стало для него сомнамбулическим блужданием, в той или иной форме. Он словно целыми днями разыгрывал для себя армейские ритуалы и распорядок… от завтрака до отбоя».

Итак, Даниель вновь поступает на военную службу и направляется в лагерь Билокси, штат Миссисипи. В первую же ночь по прибытии в лагерь он во сне приходит в палатку капитана Стэджера. «Офицер еще не спал в 2:30 утра и, время от времени отгоняя муху, летающую вокруг единственного источника света, фонарика капитана, был занят тем, что втирал слюну в стригущий лишай на руке. Он смотрел с неверием, и в то же время с выражением понимания и утоленной надежды на солдата, стоящего перед ним в совершенной наготе и с невидящим взглядом.

Поднявшись, капитан обвел фонариком лицо и тело солдата, он изучал и ждал. Затем, осознав, чем он теперь обладает, он быстро рассмотрел номер на солдатском жетоне лунатика и гулким командным голосом с сугубым военным этикетом отпустил визитера, точно тот прибыл сюда именно по приказу капитана и может быть вызван еще. Даниель послушно отдал честь и, все еще незрячий, повернулся и твердо зашагал к своей койке». Теперь его делом занялась судьба.

Изобретательности капитана-мучителя хватило бы, чтобы выслужиться до повышения в том американском Абу-Граибе. Парди безжалостно описывает медленное умерщвление плоти красивого солдата, вызывая к жизни самые разные картины в сознании читателя, от Билли Бадда до ужасных историй позапрошлого века об индейцах и пуританах, рвущих друг друга на куски. В сиянии боли и гнева персонажи перестают существовать, один за другим. Когда Амос, Даниель и капитан обращаются в призраков, Парди цитирует Вергилия:

Знаю теперь, что такое Амур. На суровых утесах,

Верно Родопа, иль Тмар, или край гарамантов далекий

Мальчика произвели не нашего рода и крови.

Наконец, Юстас случайно поджигает свою поэму и самого себя. Карла гасит огонь, которым занялся его халат. Тогда-то Юстас освобождается от бреда: «Ты видишь, меня не волнует, что поэма сгорела. Я не писатель, вот и все новости, никогда не был и не буду». «Мне не важно, достиг ли ты чего-то, — говорит ему Карла. — Мне всегда был важен только ты один».

«Тогда медленно, как все лунатики этого мира, он провел ее сквозь длинную комнату к постели, взял ее, принял ее первую холодность, как она принимала его столько лет, а потом согрел ее той любовью, что пожирает».

Им снится, что они бодрствуют.

(2005)