Одила теперь почти все время находилась рядом с Миной. Она не принимала никакого участия в проповедях, зато очень внимательно слушала их, то и дело прикасаясь к медальону, висевшему у нее на шее. Определенно, он больше не причинял ей боли.

Герард ехал в хвосте, стараясь держаться как можно дальше от минотавра, ни на шаг не отходившего от Мины. У рыцаря возникло странное ощущение, что Галдар получил приказ не трогать его. Тем не менее расслабляться было нельзя — ведь всегда оставалась вероятность «несчастного случая». Например, никто не обвинил бы минотавра в том, что ночью Герарду под одеяло заползла ядовитая змея или что над головой у рыцаря обломилась ветка дерева. Пару раз Герард виделся с Галдаром и, едва взглянув ему в глаза, окончательно понял, что не ошибся: до сих пор он ходил по земле лишь благодаря тому, что этого хотела Мина.

Увы, пребывание в конце обоза означало постоянное соседство с саркофагом Золотой Луны и телами двух чародеев. «Скорее мертвые, нежели живые», — думал Герард всякий раз, когда смотрел на магов. А смотрел он на них довольно часто. И не потому, что хотел этого. На самом деле соламнийцу был отвратителен вид трупов, сидевших на краю повозки и неестественно дергавшихся на каждом ухабе. Они вызывали у Герарда приступ тошноты, и рыцарь уже неоднократно давал себе клятву больше не оборачиваться в их сторону, однако по прошествии некоторого времени неизменно нарушал ее.

Армия Повелительницы Ночи стремительно приближалась к Оплоту, оставляя позади не залитые кровью пепелища, а восторженные толпы новообращенных верующих. Они бросали под ноги завоевателям венки и громко славили Единого Бога.

Параллельно войску Мины, всего в нескольких милях от него, на восток двигался еще один отряд. Правда, гораздо медленнее, поскольку его переход был не так хорошо организован, а земля, по которой он шел, отнюдь не отличалась гостеприимством, — солнце, так ласково согревавшее Мину, в те же самые часы беспощадно жгло эльфов из Квалинести, пробивавшихся через Пыльные Равнины к своим родственникам сильванестийцам.

Каждый день Гилтас благословлял Скитальца и его людей, ибо без их помощи ни один эльф не выбрался бы из этих мест живым. Жители Равнин дали беженцам материалы для сооружения укрытий и одежду, спасавшую от дневной жары и ночного холода. Они также поделились с квалинестийцами едой, хотя Гилтас сильно сомневался в том, что в пустыне могли быть ее излишки. Он даже поинтересовался у хозяев, не нанесет ли столь щедрый жест удара по их собственному рациону, но получил в ответ такие обиженные взгляды, что сразу прикусил язык. Скиталец и его товарищи вызвались проводить эльфов. Правда, в отличие от своих подданных, король прекрасно понимал, что при этом Скиталец преследовал двоякую цель. Первая ее часть была действительно благородной — помочь эльфам добраться до старой Королевской Дороги. Вторая — убедиться в самом факте их ухода.

Надев широкие штаны и просторные туники, квалинестийцы стали похожими на Жителей Равнин. Головы беженцев покрывали накидки, защищавшие их лица от горячего песка и ветра. Дети природы, приученные уважать ее, эльфы быстро приспособились к существованию в пустыне. Конечно, они никогда не смогли бы полюбить это место, однако начали по-своему понимать его.

Жители Равнин были явно встревожены тем, как скоро незваные гости привыкли к их суровой земле. Гилтас заметил это и теперь всеми силами старался развеять опасения проводников, постоянно напоминая им о том, что, глядя на бесконечные мили мертвых красных скал, эльфы видят в них не красоту, так восхищавшую детей пустыни, а напоминание о неизбежности смерти.

Однажды ранним утром беженцы остановились в очередном оазисе. Здесь им предстояло переждать наступавший день, спасаясь от жары и набираясь сил для заключительного этапа своего изнурительного путешествия. Эльфы разбили лагерь, поставили часовых и легли спать.

Гилтас тоже попытался уснуть. Он чувствовал себя очень уставшим после долгой ходьбы, но сон почему-то не шел к нему. Вместо сна его посетил новый приступ депрессии. Нет, Гилтас не мечтал избавиться от ответственности за свой народ. Он просто не мог без страха думать о проблемах, стоявших перед квалинестийцами, — в частности о том, как их встретят в Сильванести.

Стараясь не разбудить спавшую жену, Гилтас тихонько вылез из-под одеяла и вышел из-под навеса. Он поднял глаза к небу и увидел там мириады звезд. Король был потрясен и даже напуган: он никогда, не видел столько звезд сразу! Более того — он даже не подозревал об их истинном количестве! Гилтас стоял и вглядывался в ночное небо, словно завороженный, когда к нему подошел Скиталец.

— Ты должен отдохнуть, — сказал он.

В тоне Скитальца не было ничего, что указывало бы на желание просто немного побеседовать. Скорее его слова прозвучали как приказ.

Сын Золотой Луны нисколько не изменился со дня первой встречи с Гилтасом. Внешне хладнокровный и невозмутимый, он произносил лишь те слова, которые не мог заменить соответствующими жестами. Его лицо напоминало камень Равнин с заостренными углами и темными складками морщин. Скиталец не любил смеяться. Правда, иногда он улыбался, но эта улыбка появлялась лишь в его темных глазах.

Гилтас покачал головой.

— Тело мое хочет спать, но разум не дает ему покоя.

— Возможно, тебе мешают уснуть голоса, — предположил Скиталец.

— Голоса пустыни? — встрепенулся Гилтас. — Я знаю, что они существуют, но сам ни разу не слышал.

— А я различаю их и сейчас, — признался Житель Равнин. — До меня доносятся вздохи ветра, гуляющего меж скал, и шепот струящихся песков... И у безмолвия ночи есть свой голос. Мы называем его голосом звезд. Вы не можете видеть столько звезд оттуда, где вы живете, — вам мешают облака и ветви вековых деревьев. Здесь же, — Скиталец указал рукой на испещренное сверкавшими точками небо, которое простиралось до самого горизонта, — звезды свободны, и песня их летит, не зная преград.

— Я тоже слышу вздохи ветра, но для меня они звучат как стоны умирающего. И все же, — добавил эльфийский король, окинув округу взглядом, — теперь, когда мы прошагали не одну милю по твоей пустыне, я вынужден признать, что в ее ночи есть своя красота. Звезды здесь так близки, и их так много... Наверное, я смог бы услышать их песню, — он передернул плечами, — если бы не чувствовал себя таким маленьким и незначительным по сравнению с ними.

— Так вот в чем заключается истинная причина твоего беспокойства, Гилтас, — понял Скиталец. — Вы, эльфы, являетесь полновластными хозяевами земли, на которой живете. В ваших садах растут орхидеи и розы — растут просто потому, что вам так хочется. А моей землей управлять нельзя. Она никогда не покорится. Ей нет дела до наших желаний и прихотей, и она не сделает для нас ничего, кроме одного: ее суровые скалы всегда будут стоять на этом месте. Ваша нежная родина постоянно меняется: деревья умирают, леса горят, реки пересыхают. Пустыня же вечна. Наш дом существует от основания мира и пребудет до скончания веков. Чувство уверенности — вот главный дар Пыльных Равнин своим детям.

— Мы тоже думали, что наш мир никогда не изменится, — тихо сказал Гилтас. — Но жестоко ошиблись. Я желаю тебе лучшей судьбы.