— Вы запираете на ночь дверь спальни?

Отец Джорджа, видимо, удивился, что ему вновь задают вопрос, на который он уже ответил. И помедлил дольше, чем могло показаться естественным. Затем он сказал:

— Да.

— И отпираете ее утром?

Вновь неестественная пауза.

— Да.

— И куда вы кладете ключ?

— Ключ остается в замке.

— Вы его не прячете?

Священник посмотрел на мистера Дистернала так, будто он был нахальным школьником.

— С какой стати мне его прятать?

— Вы никогда его не прячете? И никогда не прятали?

Отец Джорджа посмотрел на мистера Дистернала в полном недоумении.

— Я не понимаю, почему вы меня спрашиваете об этом.

— Я просто пытаюсь установить, всегда ли ключ остается в замке.

— Но я уже это сказал.

— Всегда остается на полном виду? Никогда не прячется?

— Но я уже это сказал.

Когда отец Джорджа давал показания в Кэнноке, вопросы были прямолинейными, и скамья свидетелей вполне могла сойти за церковную кафедру, с которой священник свидетельствует о существовании Бога. Теперь под пыточным допросом мистера Дистернала он — а с ним и весь мир — начинал казаться менее непоколебимым.

— Вы сказали, что ключ скрипит, когда его поворачивают в замке.

— Да.

— Это недавнее изменение?

— Какое недавнее изменение?

— Что ключ скрипит в замке. — Тон обвинителя был тоном человека, помогающего старику перебраться через перелаз. — Он всегда скрипел?

— Насколько я помню.

Мистер Дистернал улыбнулся священнику. Джорджу эта улыбка не понравилась.

— И за все это время, насколько вы помните, никому не пришло в голову смазать замок?

— Нет.

— Могу ли я спросить вас, сэр, и вопрос может показаться вам незначащим, но почему никому ни разу не пришло в голову смазать замок?

— Полагаю, это не казалось важным.

— Не из-за недостатка масла?

Священник неблагоразумно не сдержал раздражения.

— О наших запасах масла вам лучше спросить мою жену.

— Возможно, я так и поступлю, сэр. А этот скрип — как бы вы его описали?

— О чем вы говорите? Скрип как скрип.

— Это громкий скрип или негромкий скрип? Можно ли его, например, сравнить с писком мыши или поскрипыванием амбарной двери?

Сапурджи Идалджи выглядел так, будто провалился в подвал бессмыслиц.

— Полагаю, я могу его охарактеризовать как громкий скрип.

— Тем более удивительно, что замок не смазали. Но пусть так. Ключ скрипит громко один раз вечером, один раз утром. А в других случаях?

— Я вас не понимаю.

— Я имею в виду, сэр, случаи, когда вы или ваш сын покидаете спальню ночью.

— Ни он, ни я ночью из нее никогда не выходим.

— Ни он, ни вы никогда из нее ночью не выходите. Насколько я понимаю, вы… спите таким образом уже шестнадцать-семнадцать лет. И вы говорите, что за все это время ни он, ни вы ночью из спальни не выходили?

— Нет.

— Вы совершенно в этом уверены?

И опять длинная пауза, словно священник пробегал в уме все эти годы ночь за ночью.

— Настолько уверен, насколько возможно.

— И вы помните каждую ночь?

— Я не вижу смысла в этом вопросе.

— Сэр, я не прошу вас увидеть его смысл. Я просто прошу, чтобы вы на него ответили. Вы помните каждую ночь?

Священник обвел глазами зал, будто ожидая, что кто-то спасет его от этих идиотических расспросов.

— Не больше, чем кто-либо другой.

— Именно так. Вы дали показание, что спите чутко.

— Да, очень. Я легко пробуждаюсь.

— И, сэр, вы показали, что поворот ключа в замке вас разбудил бы?

— Да.

— Вы не замечаете противоречия в этом утверждении?

— Нет, не замечаю.

Джордж видел, что его отец начинает теряться. Он не привык, чтобы его слова ставились под сомнение, пусть даже со всей любезностью. Он выглядел старым и раздраженным и отнюдь не хозяином положения.

— В таком случае разрешите я поясню. За семнадцать лет никто ночью из этой комнаты не выходил. То есть — согласно вашему утверждению — никто ни разу не повернул ключа, пока вы спали. Так как же вы можете утверждать, что поворот ключа вас разбудил бы?

— Сколько ангелов танцует на острие иглы. Я имею в виду, что меня будит малейший шум. — Но прозвучало это скорее ворчливо, чем категорично.

— Вас ни разу не будил поворот ключа?

— Нет.

— Так что вы не можете поклясться, что этот звук разбудил бы вас.

— Я могу только повторить то, что уже говорил. Меня будит малейший шум.

— Но если вас ни разу не будил звук повернутого в скважине ключа, это не исключает, что ключ был повернут, а вы не проснулись?

— Как я сказал, этого никогда не случалось.

Джордж наблюдал за своим отцом как любящий тревожащийся сын, но еще и как практикующий солиситор, и как растерянный подсудимый. Его отец держался плохо. Мастер Дистернал подкапывался под него то с одной, то с другой стороны.

— Мистер Идалджи, в своих показаниях вы указали, что проснулись в пять часов и больше не засыпали, пока вы и ваш сын не встали в шесть тридцать?

— Вы сомневаетесь в моем слове?

Мистер Дистернал не проявил удовольствия при этих словах, но Джордж знал, что он его ощутил.

— Нет, я просто прошу подтверждения тому, что вы говорили прежде.

— В таком случае я подтверждаю это.

— А не может быть, что вы снова заснули между пятью и шестью тридцатью и проснулись позднее?

— Я уже говорил, что нет.

— Вам когда-нибудь снится, что вы проснулись?

— Я вас не понял.

— Вы видите сны, когда спите?

— Да, иногда.

— И иногда вам снится, будто вы проснулись?

— Не знаю. Не помню.

— Но вы согласны, что людям иногда снится, будто они проснулись?

— Я никогда об этом не думал. Мне не представлялось важным то, что снится другим людям.

— Но вы положитесь на мое слово, что другим людям действительно снятся такие сны?

Священник теперь выглядел точно отшельник в пустыне, подвергающийся соблазну, суть которого он не может понять.