Лейтенант Афанасьев попытался представить себе, что чувствует мальчишка, призванный из какого-нибудь ВУЗа и попавший в «специалисты». Картина получилась столь жуткой, что он почувствовал, как медленно сходит с ума. Чтобы прекратить неприятный разговор, лейтенант уронил голову на руки и прикинулся спящим. Впрочем, особенно стараться для этого и не пришлось. В голове загудело, он почувствовал, что куда-то летит…

Последнее, что он сумел услышать, это как подполковник звякает бутылкой о край пиалы и, цитируя графа де ля Фер, негромко бормочет: «Разучилась пить молодёжь. А ведь это – ещё один из лучших[10]…».

…В последний момент Виктор отвёл руку с «вальтером» от головы палача и выстрелил в замершего робота. Как и ожидалось, железяка, получив ещё одну дыру в корпусе, завалилась на пол. Афанасьев посмотрел на «специалиста» и спросил:

– Ты как в это дело попал?

– Приказали, – равнодушно сказал палач. – Меня в боевую пятёрку сперва взяли, а потом Дет Вашт велел сюда перевести.

– За что?

Тот молча пожал плечами.

– А все-таки?

– Велел мужчиной стать, – все с тем же безразличным выражением ответил палач.

– И как?

– Стал. Больше не блюю…

– Понятно. Тогда так: осторожненько берёшь деву… Осторожно, я сказал! – рявкнул Виктор, услышав слабый стон. – Вот так. Теперь несёшь ею в девятый сектор. И не дай тебе бог хоть дёрнуться.

– Её тогда завернуть во что-нибудь надо, – подумав, сказал палач. – А то нас быстро… того…

Пограничник молча мотнул головой: согласен. Потом прикинул размеры освобождённой и снова нагнулся к покойному Дету Вашту. Вытряхнул труп из хламиды, прикинул, как сделать так, чтобы кровавые пятна не бросались в глаза и решительно вырезал ножом кусок ткани.

– Осторожно приподними ею, – скомандовал он палачу. – Вот так, девочка, сейчас будем одеваться…

Стараясь лишний раз не коснутся измученного тельца, Афанасьев осторожно надел хламиду на девчонку трофейную хламиду, аккуратно распределил складки так чтоб не видно было прорехи:

– Пошли!

И процессия двинулась. Впереди широкоплечий «доктор» – во всяком случае, врачебный халат наводил именно на такую мысль, нёс на руках почти невесомую девчушку, а следом за ним шагал высоченный мужчина в низко надвинутом капюшоне. «Со стороны выглядит так, словно встревоженный отец сопровождает заболевшую любимую дочь в госпиталь, – размышлял Виктор. – Во всяком случае, надеюсь, что встречные так и подумают…»

Но сбыться его надеждам было не суждено. За очередным поворотом они налетели на группу из четырёх вооружённых вайров. Один из них поднял взгляд на палача и изумился:

– Шапа? А что это ты тут делаешь? И куда ты волочёшь эту… – тут он присмотрелся к девчонке и вдруг обалдело выпучил глаза: – Великий Океан! Это же…

Договорить он не успел. Виктор мгновенно обнажил трофейный «вальтер» и чересчур любопытный вайр рухнул на пол. Его голова, весело подпрыгивая, покатилась под ноги спутникам…

Двое попытались схватиться за автоматы, а третий вырвал из ножен огромное мачете, чьё лезвие тут же взвыло от вибрации. Афанасьев быстро нажимал и нажимал на спуск, так что коридор заполнился жуткой мешаниной из кусков ещё трепещущих тел. Чем бы ни стрелял пресловутый «Р-38» – лазером, мазером[11], потоком плазмы или чем-то ещё, одному богу известно, чем – но крови вокруг не наблюдалось. Выстрел каким-то образом запечатывал перерезанные кровеносные сосуды – спекал, заклеивал, покрывал плёнкой – неизвестно, но факт, как говорится, на лицо.

Палач по имени Шапа повернулся к Виктору:

– Надо бы побыстрее уходить, – сообщил он бесцветным голосом. – Место тут не то что бы людное, но народ ходит.

Афанасьев ответил кивком головы, и оба ускорили шаг. Оставшуюся дорогу до девятого сектора они проделали без приключений, и вскоре сидели в маленькой каморке, в которой имелись вода, сантехника, средства гигиены, запас продуктов и узкая койка. Это был тайник, приготовленный Аллу Дабом для Виктора.

– Отсидишься пять-шесть часов, пока первая паника пройдёт, а потом – в добрый путь! – пояснил он пограничнику.

Афанасьев не спорил, а лишь заметил, что пяти-шести часов для пережидания паники маловато. Аллу согласился и предложил Виктору пересидеть первые сутки. На том и порешили, но никто и предположить не мог, что в тайнике окажутся трое…

Впрочем, Шапа, как выяснилось, и не собирался задерживаться надолго. Он осторожно положил девушку на койку, а потом повернулся к пограничнику и без всяких эмоций поинтересовался:

– Ты меня здесь убьёшь или отведёшь куда?

Виктор окинул его внимательным взглядом:

– Ты так торопишься умереть?

– Мы все умрём, – равнодушно заметил Шапа. – Лучше уж спокойно и без мучений.

– Откуда ты знаешь, что без мучений? – поддел его пограничник.

– С мучениями даже лучше, – пожал плечами Шапа и вдруг речитативом заговорил нараспев: – Сегодня смерть стоит передо мною, как исцеление после болезни, как освобождение после заключения. Сегодня смерть стоит передо мною, как молния на небе после дождя, как возвращение домой после военного похода. Подобно сильному желанию увидеть свой дом после долгих лет, которые ты провёл в заключении. Ты – Смерть!

От этих слов по спине пограничника невольно пробежал холодок, а в памяти всплыли бешеные ваххабиты-смертники.

– Что это? – спросил он, напрягшись. – Это твоя молитва?

В первый раз в глазах палача промелькнуло что-то похожее на интерес:

– Это – древний гимн одной из давно ушедших цивилизаций[12]. Так давно ушедших, что уже никто и не помнит: где и когда они были, да и были ли вообще?

– Ты помог мне, – подумав, промолвил Виктор. – Смерть – плохая награда за помощь. Не хочешь выбрать что-нибудь другое?

– А смысл? Ты оставишь меня в живых – хорошо. Ты убил Вашта – хорошо. Вместо него придёт Аллу Даб. И ты думаешь, что ему не потребуется, – тут он запнулся, но твёрдо закончил, – хороший палач?

Афанасьев не мог не признать его правоту, но убивать этого парня ему очень не хотелось.

– А если я тебя отпущу, и ты уйдёшь отсюда?

– Куда? – в голосе Шапы прозвучала едва заметная насмешка. – Я не знаю места, где примут бывшего вайра. Может, ты знаешь?

И тут Виктору пришла в голову шальная мысль. Он покрутил её и так, и эдак – нет, вроде всё верно. Но озвучивать её пограничник не спешил, а потому спросил: