На крайний случай в мощном двухэтажном срубе с узкими бойницами можно запереться и дождаться подмоги. Или не дождаться. Тут уж как повезет. Сжечь нас достаточно сложно, высадить окованные железом двери под гранатами сверху не так просто. Зато теперь у них есть захваченные пушки. Других вариантов все одно не существует.

И мы идем, встав плотной группой, ощетинившись штыками, обрастая по дороге прибившимися солдатами, отбиваясь от нападающих, теряя товарищей и вбирая спина к спине новых. Если бы не поддержка из блокгауза, откуда увлеченно палит мой конвойный взвод десятками стволов, не давая коннице пойти в атаку и валя в воротах штурмующих пачками, наверное, не сумели бы пробиться. Трусов среди нападающих не имелось, они настырно пытались доделать столь удачно начатое дело, завладев русскими головами. Но и мои парни специально обучались меткой стрельбе и рассыпному строю, умеют стрелять не только залпами по команде.

Сколько времени необходимо, чтобы пройти неспешным шагом метров двадцать? Минута, две? Мы шли вечность, щедро раздавая удары и принимая их. Выпад, укол в живот, и рядом идущий сам валится от удара шашкой. Уже у самых дверей меня ощутимо толкнули в спину, и, обернувшись, я вижу падающего Гену. Не знаю, он спас меня в очередной раз или это чистая случайность, но, не рассуждая, волоку его через порог за шкирку, надрываясь. Жив, мертв — все потом.

Внутри блокгауза пороховой дым стоит настолько плотный, что ничего не видно на расстоянии вытянутой руки. И меньше его не становится, потому что стрельба, хоть и не такая ожесточенная, продолжается. По стенам тоже регулярно прилетает от противника. Изредка пули находят щель, и тогда кто-то молча валится или с руганью отскакивает от бойницы, зажимая рану. Хорошо еще рикошетов нет. Стены из бревен, не камень. Мы набились на манер сельдей в бочке в не предназначенное для такого количества людей и загроможденное ящиками помещение. Начни скакать пули, вышло бы совсем нездорово.

Осматривая, чуть ли не водя носом по телу крестника, пытаюсь разобраться. Эти раны поверхностные, ничего страшного — терпит. А с рукой беда. Похоже, кость раздроблена и почти отсечена. Без ампутации никак. Я не умею, да и не при таком освещении без наркоза резать. Господибожемой, я тебя редко о чем-то прошу, реально и вовсе не доставал просьбами, но сделай что-нибудь!

Не за себя ведь умоляю. За солдат, во славу твою сражавшихся, и за Геннадия. Не дай ему умереть. Знаю, грешен и в тебя странно верит, но ведь обещано, кто положит живот за други своя, царство небесное. Так рано ему. Хороший ведь человек, крестился, а что крови на нем всякой немерено, так жизнь такая. Разве мне все это вообще надо? Не просился сюда, ни в век восемнадцатый, ни на поля ратные, но постараюсь с достоинством встретить завершение. Если уж выпала доля, приму предписанное. Умереть — готов. А его не трогай. Пусть живет. Ребенок у него, жена…

— Русский! — громко окликнул гортанный голос снаружи. — Эй, русский генерал, давай поговорим.

Не надо обладать парой глаз на спине, чтобы почувствовать взгляды обернувшихся на меня. Я поднялся, подошел к окну.

— Ну говори, — крикнул, становясь чуть сбоку от бойницы. Нема дурных подставляться так просто. — Тут я.

Как бы все ни повернулось, выгоднее тянуть время. Шансов на появление до темноты наших при самом лучшем раскладе мизер. А ночью они нас по-любому достанут. И все-таки ручки поднимать нельзя. Хотя бы из самоуважения. Меня-то, допустим, могут обменять на выкуп. А остальным, особенно раненым, ничего хорошего не светит.

— Почему ты закрылся? Выходи. Ты же храбрый, сразимся.

— Храбрый не значит глупый. Ты вон отважный, но под выстрелы не лезешь.

— Хорошо сказано! Но один на один-то можем встретиться в бою?

— А ты тоже генерал? А то невместно с нижестоящим драться.

— У меня даже нет ордена Святого Александра Невского, — со смехом сказал голос, абсолютно правильно называя награду.

А у меня теперь есть. Получил орден за Анапу и генерал-майора по совокупности за достижения в деле усмирения вражеских народов и присоединение новых земель к России. Для двадцати восьми лет неплохо поднялся. Бывают, конечно, генералы и помоложе, но те все больше за близость к трону и родовитость отхватывают чины. А мне все же за реальные заслуги отвесили. Есть чем гордиться.

Невнятно, но очень резко кто-то заговорил не по-русски.

— Он говорит, заканчивай, — быстрым шепотом перевел застывший рядом Афанасий Груздин. — Хватить болтать попусту, о деле говори.

— О каком?

Некрасовец выразительно пожал плечами. Откуда ему знать.

— Генерал Ломай Нос! — позвал первый, и я практически уверен, что сказал так специально. Не в насмешку, скорее с уважением прозвучало.

— Так слушаю. Не пойму, правда, кто там у вас начальник. Ты или недавно распорядившийся заткнуться.

— Выбирай слова, генерал, — зло сказал кавказец. — Это у вас «я начальник — ты дурак». У нас уважают не назначенного, а заслуженного. Мне никто не отдает приказов в отличие от тебя. Почему молчишь? — спрашивает после длинной паузы.

— Слушаю.

— Жить хочешь?

— А кто не хочет?

— Тогда отдай золото из могилы, генерал, и будешь жить.

Опаньки… Как все просто, и насколько мало в очередной раз я думал головой. Слухи не могли не пойти. Теперь расплачиваемся. Как хорошо, мысленно перекрестился, что не стал хранить в другом месте и приволок все ценности в блокгауз. Вдвойне замечательно, что поставил охрану. Или, найдя ценности, они бы убрались и так? Может, не зря молился, и это знак? Выскочим?

— То есть возьмете и уйдете?

— Именно так! Или с трупа заберем, или сам отдай, и не тронем. Думаешь, никто с пушками обращаться не умеет, кроме твоих уродов? Сможем!

— Обманут? — еле слышно спрашиваю у Афанасия.

— Могут, — неуверенно подтвердил он.

Начнем ящики выносить — кинутся? А нужно ли терять людей, если и так отдадим? Кровушку-то непременно пустим.

— Ну что, — говорю громко, — обидно, но лучше, чем богатыми в могилу, а?

— А зачем отдавать все? — спрашивает кто-то из солдат. — Нешто про все знают?

— Вы, должно быть, думаете, — говорю с насмешкой тому, кто снаружи, — у меня пуды и пуды драгоценностей. А всего половину одного не хочешь? Как делить станете, на всю орду по чуть-чуть на нос выйдет.

— Не ври, генерал. Много ящиков было.

Следили, ничуть не удивляюсь. Очень может быть, из того селения с противоположной стороны реки. Кстати, уцелеем, непременно навестить надо и спалить к чертовой матери. Хотя нет. Лучше точно выяснить, кто участвовал в налете, и их дома вместе с хозяйством под корень. Судя по одежде, много всякого народу собралось. Из-за Терека чечены, шапсуги и аварцы точно имелись.

— Так, ежели хочешь, могу и остальное отдать. Котлы бронзовые большие, зеркало тоже бронзовое, наконечники для стрел, меч железный, насквозь ржой проеденный, да горшки глиняные. Ох и много уважения дома за такие сокровища получите! Я прямо жалею, что не увижу. Но согласен. Забирайте. Позабавимся непременно. Выносим по одному ящику, подходят четверо, уносят. Затем следующий. А хотите, прямо на месте вскрывайте. Еще смешнее выйдет, когда делить бляшки с конской сбруи станете. Как бы не передрались.