Длинные сальные пряди волос, чей природный цвет не поддавался определению, качнулись перед моим лицом, когда допросчик нагнулся и спросил, подпуская в голос ещё больше проникновенной доброты, чем прежде:

— Выбирай: или ты глухой, или немой от рождения, но прикидываться тугодумом, право, поздновато.

Я поднял взгляд на продолговатое лицо, отмеченное сетью тонких белых шрамиков на скуле. Обветренные губы продолжали умильно улыбаться, а тёмные, словно подёрнутые мутью глаза повторили вопрос: «Узнаёшь?».

— Да, это мои кости.

Допросчик просиял искренним счастьем человека, узнавшего самую радостную новость в своей жизни, и поучающим тоном заметил своему напарнику:

— Вот видишь, теплом и лаской добиваешься своего ничуть не хуже, чем грубой силой!

Напарник — прислонившийся к стене около двери коротко стриженый блондин с отсутствующим выражением на лице — не ответил, только пыхнул раскуренной трубкой, выпустив в комнату новую порцию сладковатого дыма, от которого у меня запершило в горле с самого момента появления надзорных.

— Расскажи-ка нам, что знаешь об этих костях, — продолжил длинноволосый.

— А что о них можно знать? Кости и кости. Трясёшь, бросаешь, они разными боками поворачиваются... Или вы за игровым столом никогда не сидели?

Я не собирался шутить, скорее, выплёскивал дурное настроение: стянутая полосками полотна грудь ныла, а левая рука, согнутая в локте и плотно примотанная к телу, казалась основательно занемевшей. По крайней мере, пальцы чувствовались плохо. Впрочем, правая рука тоже не могла похвастаться чувствительностью, из чего следовал неприятный вывод: пальцы обморозились. Наверное, я слишком долго пролежал на улице.

— Мы сиживали за разными столами, парень, а вот тебе, боюсь, ещё нескоро придётся стучать костями... А если придётся, то своими, а не деревянными.

Пугают? Не рановато ли?

— Мне предъявлено обвинение?

— Не волнуйся, в свой срок будет, — успокоили меня. — Всё будет!

— Тогда не отложить ли нашу беседу до того самого срока?

Длинноволосый надзорный с нежным сожалением скрестил руки на груди.

— Я бы отложил, непременно отложил, но... Беда в том, что не все доживают до начала судебного разбирательства. Особенно люди со слабым здоровьем.

Намёк ясен. Но видимо, моё лицо невольно изобразило сомнение, потому что мужчина на мгновение поднял взгляд к потолку, словно испрашивал прощения у богов, неторопливо зашёл мне за спину и положил свою руку на моё плечо. Левое.

— На дворе зима, подхватить лихорадку легче лёгкого, а если ещё и раны не затянувшиеся имеются, так и вовсе... Был человек, и нет человека.

Он надавил, но отпускать пальцы сразу не стал: выдержал паузу, по окончании которой всё, что я мог сделать — это выдохнуть воздух, скомканный в груди болью.

М-да, методы всегда одни и те же. Возможно, так и должно быть: зачем менять оружие, проверенное годами, на новое, способное предать в любой момент? Не скажу, что надеялся избежать допроса. Даже рассчитывал. Но вовсе не на явление надзорных! Впрочем, раз меня терзают не дознаватели, есть шанс выиграть и эту партию игры.

Длинноволосый снова склонился надо мной:

— И кому тогда нужно обвинение? Только служкам, сдающим отчёт в архив. Я понятно объясняю?

— П-понятно.

— А раз понятно, вопрос повторять не будем, а перейдём к ответу. Итак?

Не знаю, как кто поступил бы на моём месте, но отпираться или молчать не казалось сейчас самым разумным выходом: чудом избежав встречи со смертью, я не торопился назначать ей новой свидание. Нет уж, hevary, пусть лучше прослыву грубияном и невежей, но от близкого знакомства с вами буду воздерживаться. Пока смогу.

— Это... особые кости.

Меня похвалили:

— Сообразительный парнишка! И чем же они хороши?

— Помогают выиграть.

Допросчик усмехнулся и с шутливой строгостью покачал головой:

— Ай-ай-ай! Краплёные, небось? А за крап у нас что полагается? Каторжные работы во благо империи и его наисправедливейшего величества. Можно судебного служку звать — признание записывать или обождать немного?

Я задержал ответ ровно настолько, чтобы допросчик успел придумать охвативший меня ужас:

— Никакого крапа нет.

— Что ж они у тебя, живые?

— Почему живые... Такие же, как и все прочие: деревянные.

— Раз крапа нет, — длинноволосый начал строить логическую цепочку, — и сами они по столу скакать и поворачиваться нужным боком не могут, то каким образом тот сопляк ухитрился делать подряд по три, а то и пять одинаковых бросков?

— Костям не обязательно самим быть живыми. Их бросает человеческая рука, а уж эта вещь самая, что ни на есть, живая.

Человек из Плеча надзора умел соображать быстро и чётко: недаром, наверное, много дней провёл, наблюдая за соблюдением порядка в игровых домах:

— Значит, всё дело в руке?

— В ней.

Он задумчиво накрыл кубики ладонью, словно наседка, согревающая птенцов.

— Показывай!

— Прошу простить, heve, но сейчас не смогу исполнить ваш приказ, как бы вы ни настаивали... Больно мне будет или нет, неважно: у меня обморожены пальцы, к тому же мешать кости в стаканчике одной рукой трудновато.

Длинноволосый сузил глаза, бросая взгляд на напарника. Блондин кивнул, словно соглашаясь с обозначенными мной препятствиями на пути достижения истины.

Нет ничего хуже, чем остановиться в полушаге от исполнения мечты. Человек, у которого прямо перед носом захлопывают дверь, становится раздражительным и теряет большую часть своей рассудительности. Так и надзорный: положим, до дальнейшего рукоприкладства опускаться не станет, но чем аглис не шутит? Вполне может со злости осложнить мою жизнь больше, чем это уже проделано другими «доброжелателями». Поэтому, не дожидаясь окончательного погружения допросчика в пучину печали, приступаю к главному:

— Если позволите... Я расскажу, как надо бросать.

Длинноволосый ухватил наживку, но не торопился расставаться с подозрительностью:

— Откуда вдруг взялось желание помочь следствию? Раскаяние нахлынуло?

Вообще-то, следствие — не то дело, которым занимаются в Плече надзора: дознание ведут дознаватели. К примеру, мой жилец Кайрен. Ну да, неважно.

Я улыбнулся, стараясь выглядеть одновременно заискивающе и заговорщицки:

— Так ведь как в народе говорят? Я тебе помогу, ты мне подсобишь, вот и сладились. Тот парень, что запалился, уже ничего и никому рассказать не сможет, а вам в голове много дел держать тоже не след: можно кое-что и выкинуть из памяти...