Тоскливое место! Быстроглазов смотрел на пустые бочки из-под солярки, зияющие многочисленными пробоинами, сквозь которые просвечивало небо. За окопами, окольцевавшими гарнизон, в неглубоких ямках, прятались минометные расчеты. Высокий бруствер, осыпанный окурками и пустыми консервными банками, был часто порезан смотровыми щелями. Из них на подполковника пялились десятки глаз. Бойцы первый раз за последний год видели здесь столь высокопоставленного начальника.

Грызач, покачиваясь на ветру, приблизился к Быстроглазову, шлепнул рваным кедом по пыли и объявил:

– Исполняющий обязанности командира пятой роты старший лейтенант Грызач.

Быстроглазов был на этой «точке» первый раз, а на базе Грызача никогда не встречал. Вид неопрятного человека, напоминающего оборванца, его покоробил.

– Вы кто? – удивился он, глядя по сторонам.

– Я же сказал… исполняющий обязанности…

– А где штатный командир роты?

– Ногу оторвало. В госпитале. Нового пока что не прислали… Вон! – Грызач повернулся и махнул в сторону склона.

– Что «вон»?

– Нога.

Быстроглазову стало нехорошо.

– Что ж так… ногу оставили…

– А как ее стянуть? – равнодушно ответил Грызач и стал ковыряться в ухе, извлекая янтарные комочки. – Мы и «кошкой» пытались, и палками – далеко, не достать. На своей же мине подорвался. Схема у нас есть, но со временем грунт пополз вниз, и мины переместились. Он сделал один шаг – херак! – и ногу оторвало. Часа три лежал, истекая кровью, пока не пришли саперы и не прочистили к нему тропу.

– Ну, хорошо, – свернул тему Быстроглазов. – Мы остаемся у вас на ночлег. Ведите в расположение.

– Понял. Только вы идите за мной след в след, потому что здесь повсюду мины. Если шагнете в сторону, я за последствия не отвечаю.

По тропе, усыпанной битыми камнями, поднимались двое. Шли в ногу: раз-два, раз-два. Один дурачился, а другой верил, что вокруг мины.

Дошли до бочек. Зрелище, открывшееся Быстроглазову, привело его в уныние. Боец со спущенными штанами сидел на корточках на «минном поле» и старательно тужился. Увидев подполковника, он вскочил и, натягивая на ходу штаны, побежал к минометной яме и нырнул под маскировочную сеть.

– У вас что, туалет на минном поле? – с подозрением спросил подполковник.

– Когда как, – уклончиво ответил Грызач. – Бойцы тут каждый камешек знают и скачут между ними, как зайцы по пашне.

– А вы почему в таком виде, товарищ старший лейтенант? – начал сердиться Быстроглазов. – Где ваши погоны? Где ремень? Где подворотничок? И почему вы такой грязный? Постираться негде?

– Так точно, негде. Была баня, так три месяца назад звено «грачей» бомбовыми ударами разнесло в щепки – приняли баню за духовскую огневую точку. Вот видите, штаны тлеют? Это мы дымом себя обозначаем, чтобы еще раз не шизданули.

– Вы, старший лейтенант, дурак или только притворяетесь? – на всякий случай спросил Быстроглазов.

– Нет, я командир гранатометного взвода Грызач, – как ни в чем не бывало ответил офицер. – Сижу на этой «точке» безвылазно уже полтора года…

– Ладно геройствовать! – строго приструнил офицера Быстроглазов. – Подумаешь, подвиг совершил! Мы, между прочим, тоже не в санатории отдыхали. Только что из-под обстрела, чтоб вы знали. И бой был жестоким! – Подполковник придал голосу твердость. – Офицеры и солдаты проявляли образцы мужества и самоотверженности… – Он осекся, почувствовав, что начинает скатываться на пафос. Но, черт возьми, а как сказать о том, что было, другими словами, да чтоб не фальшиво получилось? Кто-нибудь знает?

– Я в курсе, – ответил Грызач доброжелательно. – Двести седьмая бээмпэшка от нашей роты стоит на блоке. Надеюсь, мои бойцы хоть немножко помогли вам? А я, честно говоря, впервые вижу у нас здесь подполковника из политотдела дивизии. Как говорится, добро пожаловать! Располагайтесь. Будьте как дома.

– Вы нас… кхы-кхы! Вы нас покормите? – спросил Быстроглазов. У него почему-то стало першить в горле – то ли от едкого дыма, идущего от тлеющих штанов, то ли вдруг подкрались к горлу и цепко схватились за трахею, не давая вздохнуть, жалость и стыд.

– Покормим, – пообещал Грызач, повернулся к костру и гаркнул: – Курбангалиев!! Доставай красную икру, салями, коньяк, свиные обивные, маринованные грибочки и накрывай стол!

– И вот еще, – добавил Быстроглазов, с содроганием глядя на широколицего бойца в лоснящемся от кулинарного жира свитере, который вываливал в чадящие жестяные коробки прессованные комки перловой каши. – Надо организовать ночлег.

– Организуем. Персонально вам предоставлю нары в нашем офицерском общежитии… Осторожно, голову пригните!

Грызач предусмотрительно приподнял край маскировочной сети, на которой, словно вяленая рыба, висели задеревеневшие дырявые носки – штук семь.

– Стирать негде, – пояснил он, – так мы их выветриваем и прожариваем на солнце. И запах уничтожается на корню… Сюда, пожалуйста! Не споткнитесь, здесь ящики с минами и цинки с патронами. А это наша бытовая комната.

Подполковник остановился и посмотрел. Между двумя валунами размером с человеческий рост была натянута плащ-палатка. Каменный пол этой берлоги был присыпан то ли мелкой соломкой, то ли перьями, выпотрошенными из подушки. Когда глаза подполковника привыкли к тени, он понял: это волосы – черные, светлые, курчавые, прямые. Здесь же, в каменных нишах, лежали ржавая механическая машинка для стрижки и пластмассовый приборчик для бритья со сломанной ручкой.

– Хотели сжигать, – пояснил Грызач, кивая на волосы, – но уж больно смердят. Потом нашли применение. Собираем их и закатываем в ветошь. Получается отличный утеплитель, которым забиваем щели в каменной кладке.

– Вы что ж, на костре готовите? – спросил Быстроглазов, поглядывая на то, как Курбангалиев палкой помешивает какое-то липкое серое варево в цинковом коробе.

– А где ж еще? – удивился наивности вопроса Грызач. – А прием пищи осуществляется на огневых позициях – бойцы ведь находятся в них бессменно. У каждого свой котелок и ложка. Поел, песочком протер – и чисто. А это наше офицерское общежитие.

Грызач с треском распахнул хилую, с щелями, дверь, сколоченную из снарядных ящиков. Быстроглазов некоторое мгновение в нерешительности стоял на пороге, всматриваясь в подвальный мрак с тяжелым застоявшимся запахом милицейского следственного изолятора.

Сделано все было по уму, на совесть. В крепкий каменистый грунт были вкопаны гильзы от гаубичных снарядов, а в них вставлены бревна, которые поддерживали провисший тряпично-фанерный потолок. Между этих же бревен были навешаны дощатые нары и панцирные сетки. На полу громоздились коробки с консервами, пачки сигарет, грязные, промасленные бушлаты, бронежилеты, автоматы, рюкзаки, медицинские сумки, ботинки, мины-«итальянки», ракетницы, и на горе этого военного хлама стоял разбитый, с торчащими проводами, обмотанный изолентой кассетный магнитофон. Под низким потолком в проволочном каркасе висела сплющенная гильза, из которой торчал фитиль, сплетенный из ватной начинки бушлата.