В Дарроуби имя Мэллока звучало похоронным звоном. Оно знаменовало гибель скотины, упований фермеров, надежд ветеринаров. Стоило какому-нибудь животному заболеть, кто-нибудь да и объявлял: «Думается, ее скоро Мэллок заберет!» или «Не миновать ей Джеффа Мэллока». И место его деятельности вполне гармонировало с его репутацией: скопление унылых кирпичных зданий в двух-трех лугах от дороги, а над одним обрезок трубы, из которой постоянно валил траурно-черный дым.

Приближаться к обители Мэллока тем, кто не обладал крепким желудком, заведомо не стоило, а потому горожане старательно ее избегали, но если бы вы осмелились пройти по подъездной дороге и заглянуть в щель между раздвигающимися створками металлических ворот, то узрели бы мир кошмаров. Повсюду туши мертвых животных. Большинство разъяты, с крючьев свисают огромные куски мяса. Однако кое-где виднеются вздувшиеся овечьи трупы или тоже раздувшаяся позеленевшая дохлая свинья – выпотрошить их даже у Джеффа духа недостало.

Груды черепов и высохших костей местами достигали крыши, а по углам виднелись бурые бугры мясной муки`. Запах там всегда стоял омерзительный, но, когда Джефф варил туши в котлах, смрад был уж совсем нестерпимым. Жилище семьи Мэллок стояло в самом центре двора, и тех, кто оказывался там впервые, можно было извинить, если они ожидали увидеть там компанию уродцев. Однако сорокалетний Джефф был розовощеким херувимом, его супруга – пухленькой, улыбчатой и миловидной. На их детей тоже было приятно смотреть – начиная от старшей дочери, девятнадцатилетней красавицы, и кончая младшим сыном, крепким пятилетним бутузом. Всего имелось восемь юных Мэллоков, и они проводили жизнь, весело играя среди изъеденных туберкулезом легких и всевозможных микроорганизмов, вроде возбудителей сальмонеллеза или сибирской язвы. И были самыми здоровыми детьми в округе.

В трактирах поговаривали, что Джефф – один из самых богатых людей города, но местные жители, прихлебывая пиво, признавали, что деньги свои он заработал сполна. В любой час дня и ночи он отправлялся в громыхающем старом фургоне на ферму, воротом втаскивал в него труп, отвозил к себе и потрошил. Оптовый торговец собачьим кормом приезжал дважды в неделю из Бротона и покупал свежее мясо. Остальное Джефф сгребал в котел, чтобы готовить мясную муку, которая пользовалась большим спросом как добавка к корму свиней и домашней птицы. Кости шли на изготовление удобрений, шкуры отправляли к дубильщику, а не имеющие названия остатки забирал субъект с диким взглядом, «кошатник этот», как его окрестили. Иногда ради разнообразия Джефф изготовлял длинные бруски странновато попахивающего мыла – их разбирали нарасхват для мытья полов в лавках. Да, говорили люди, Джефф, конечно, деньги гребет лопатой. Но, черт дери, он их заработал – что так, то так.

Встречаться с Мэллоком мне приходилось довольно часто. Живодерня была для ветеринара очень полезным местом. Она служила примитивной секционной, где он мог проверить правильность своего диагноза в случае летального исхода; а когда причина смерти животного ставила его в тупик, под носом Джеффа обнаруживалась разгадка тайны.

И конечно, фермеры постоянно присылали Джеффу труп животного, которое я лечил, и просили Джеффа объяснить, чего с ним приключилось-то, и вот тут возникали некоторые трения, так как Джефф получал в свои руки немалую власть и редко удерживался от соблазна пустить ее в ход. Пусть он не умел ни читать, ни писать, зато обладал великой профессиональной гордостью; он не любил, чтобы его называли живодером, предпочитая более благозвучное «скорняк». Он твердо верил, что, более двадцати лет потроша трупы больных животных, знает больше любого ветеринара в мире, и беда была в том, что фермеры были с ним совершенно в этом согласны.

Мой день бывал бесповоротно испорчен, если в приемную заглядывал фермер и сообщал, что Джефф Мэллок снова опроверг мой диагноз. «Эй! Помните корову, которую вы лечили от недостаточности магния? Ну, она так и зачахла. Я ее к Мэллоку отправил. Так знаете, что с ней было-то? Червяк в хвосте. Джефф говорит: вам бы хвост отрубить, так она встала бы и пошла себе здоровехонькая».

И бессмысленно было возражать, что червяков в хвосте вообще не бывает. Джефф, он уж знает! И дело с концом.

Если бы Джефф использовал свои бесценные возможности, чтобы приобрести какие-никакие начатки знаний, все было бы не так уж плохо. Но он создал собственноручно кошмарную патологию и подкреплял ее всякими отдающими черной магией рекомендациями, которых набрался от наиболее невежественных фермеров. У него было четыре дежурных недуга – застой в легких, черная гниль, язвы нутра и красные камни. Этот квартет ввергал в дрожь ветеринаров на много миль вокруг.

Еще один крест, который, по его милости, приходилось нести ветеринарам, была его уникальная способность только взглянуть на мертвое животное и с места в карьер определить причину его смерти. Фермеры, благоговевшие перед этим его даром, постоянно спрашивали у меня, почему я не могу так. Но невзлюбить Мэллока было невозможно. Какой же человек устоит перед шансом стать непререкаемым авторитетом? И за его поведением не крылось никаких коварных намерений. Тем не менее иногда оно приводило к неприятным ситуациям, и я всегда старался вовремя оказаться на месте. И особенно когда речь шла об Айзеке Крэнфорде.

Крэнфорд был суровым человеком, человеком поистине чугунным. Извлекающий максимум из любой сделки, любой ценой добивающийся своего, он слыл скаредом в краях, где бережливость была в крови у всех. Ему принадлежали чуть ли не самые плодородные земли в долине, его шортгорны постоянно получали призы на выставках, но друзей у него не было. Мистер Бейтсон, его северный сосед, охарактеризовал его так: «Этот малый блоху обдерет ради ее шкуры». Мистер Диксон, его южный сосед, придерживался другой точки зрения: «Если он наложит лапу на фунтовую бумажку, только ее и видели!»

Эта утренняя встреча уходила корнями в предыдущий день. Мистер Крэнфорд позвонил днем:

– У меня корову молнией убило. Валяется мертвая на лугу.

Я удивился:

– Молнией? Вы уверены? У нас сегодня грозы не было.

– Может, у вас и не было, а у нас тут была.

– Ну-у… хорошо. Я подъеду осмотрю ее.

По дороге на ферму я предвкушал предстоящий разговор без всякого удовольствия. Вопрос о молниях был очень щекотливым. Все фермеры были застрахованы от ударов молний – это входило в страхование от огня, и после сильной грозы ветеринаров часто вызывали осмотреть погибших животных.

Страховые компании особенно не придирались. Если они получали официальную справку, подписанную ветеринаром, что причиной смерти он считает молнию, то обычно выплачивали премию без всяких осложнений. В сомнительных случаях они просили сделать вскрытие или обращались за вторым мнением к другому ветеринару. Трудность заключалась в том, что никаких четких диагностических признаков такого рода смерти не существует. Разве что иногда повреждения подкожных тканей, но практически ничего больше. В лучшем случае на трупе были типичные следы ожога – от уха вниз по ноге к опаленной траве. Ну или животное находили под деревом, которое, несомненно, само было расщеплено молнией. Тогда поставить диагноз труда не составляло.