Мальчику было не до того, переполненный эмоциями, он резво побежал к матери сообщить новость.

Княгиня Ефанда с утра была чем-то недовольна, болел правый бок, кололо под ребром. Такое часто бывало после того, как однажды поела негодных грибков и едва не померла. Княгиня пролежала пластом с неделю, и у нее еще долго дрожали ноги, а ключницу, допустившую такой промах, предали казни. С тех пор любую еду сначала на виду у Ефанды пробовала ключница и только потом подносила хозяйке. Но сейчас еда была ни при чем, вчера княгиня с аппетитом отужинала отварным мясом, съела половину гуся, похрустела огурчиком, отведала паренных с медом овощей, похлебала молочного киселька, попила взвара и еще перед сном полакомилась орехами в меду. Нет, тошно Ефанде было не от пищи, а от сознания, что она никому не нужна. Рюрик куда-то запропастился, давно в Ново Граде не появляется, небось опять уплыл в свою Фрисландию. Рольф и не глядит в ее сторону. Приголубил бы кто другой, да одни князя боятся, другие и вовсе в ее сторону взглядом повести не решаются, как же – княгиня! Ефанда лгала сама себе, и оттого ей становилось еще хуже. А правда была в том, что сама княгиня сильно постарела с тех времен, как ее взял в жены конунг Рюрик. Тяжелая болезнь после рождения сына и постоянное недовольство своей судьбой быстро превратили красавицу в ворчливую погасшую женщину. Цвет ее лица поблек, щеки ввалились, углы губ брезгливо опустились. Особенно это бросалось в глаза, когда рядом оказывались крепкие, как репки, румяные славянки, бледность Ефанды уже не выглядела благородной, казалось, княгиня просто больна. Собственно, так и было, женщина страдала постоянными головными болями и болями в животе.

Когда по теремному переходу застучали каблуки сапожек Ингоря, глаза Ефанды поневоле заблестели – в ложницу спешил единственный человек, которого она любила, единственная надежда, ее сын. Мальчик рос слабым и болезненным, мать приписывала это той хвори, какую сама перенесла после его рождения.

Дверь распахнулась, и в ложницу вбежал княжич, сверкая глазами, с раздувающимися то ли от бега, то ли от возбуждения ноздрями. Ефанда удивилась этому волнению, Ингорь редко бывал таким. Княгиня скосила глаза на дверь, ожидая, что вслед за мальчиком войдет еще кто-то, но в переходе было тихо.

– Князь уходит из Ново Града! – наконец выпалил ребенок.

Ефанда обессиленно опустилась на лавку. Вот оно! Рольф уходит, а их бросает?

– Куда? – она спросила, думая совсем о другом.

– Мы идем в Киев! – Голос Ингоря дрожал от возбуждения.

– Мы? – Только тут мать заметила, что сын стоит, уперев руки в бока, с видом победителя.

Взгляд княжича после этого вопроса вдруг потупился, а сам он изменил позу, руки опустились, глаза забегали по полу, а щеки начал покрывать неровный румянец. Ребенок потерял весь свой самоуверенный вид.

– Князь… идет в Киев… – зачем-то повторил он, – меня… берет с собой… Я иду с ним!

Ефанда растерянно переспросила:

– Ты? – Ей вдруг показалось, что фигура сына резко отодвинулась куда-то вдаль, все поплыло перед глазами. – А… я?

Почему она спрашивала о своей судьбе ребенка? Что тот мог сделать против желания сильного князя? Кому они нужны? Вернее, она?

Мальчик растерянно заморгал глазами, пока бежал к матери, и не думал о том, куда денется она.

– Я не знаю…

Но Ефанде было уже неважно, она поднялась, поправила плат на голове и, не глядя на беспомощно стоящего мальчика, шагнула к двери. Княгиня еще не знала, что скажет брату, но знала одно – Ингоря от себя не отпустит!

Князь стоял на крыльце, наблюдая, как объезжают очередного непокорного жеребца. Его ноги в красных сапогах крепко упирались в пол, сильные руки сжимали перила так, что сгибы суставов побелели, блестящие глаза перебегали с одного гридя на другого, тем не удавалось подступиться к сильному животному. Ноздри правителя Ново Града хищно раздувались. Ефанда невольно залюбовалась сводным братом, в нем было то, чего ей так не хватало, – мужская властная сила. Княгиня даже на мгновение замерла, забыв, зачем пришла, и только окрик Олега, подгонявшего нерасторопного гридя, вернул Ефанду к действительности. Она сделала шаг к брату, но в тот же момент князь, не выдержав возни своих дружинников, легко слетел с крыльца, и тут же непокорный красавец встал как вкопанный. Конь почувствовал сильную руку хозяина. Сестра невольно вздохнула, даже животные понимают, что с князем не поспоришь.

Княгиня не заметила, что вслед за ней на крыльцо выбежал и сын. Ингорь стоял с раздувающимися ноздрями, горящие глаза неотрывно следили за действиями князя Олега. В этот момент Ефанда поняла, что между ней и князем Ингорь выберет Олега. Что-то вмиг сломалось внутри, княгиня отчетливо осознала, насколько зависит от воли брата и что лучше с ним не спорить. А сам князь, не обращая внимания на родных, спокойно обихаживал ставшего покорным коня, ласково похлопывая того по крутой сильной шее, поглаживая холку, в чем-то уговаривая. Красавец возбужденно похрапывал, подергивал ушами, по его крупу пробегали волны, задние ноги перебирали на месте, но в целом конь был уже послушен. Наконец, передав поводья подоспевшему гридю, князь повернулся к крыльцу. Ефанду всегда удивляло это пристрастие брата к лошадям. Зачем, ведь сам не ездит?

Но сейчас раздумывать об этом было некогда. Насмешливый взгляд князя остановился на матери с сыном, казалось, он мгновенно понял, чем вызвано их появление. Сапоги Олега застучали по ступеням крыльца.

– Княжич сказал тебе, что уходит со мной в Киев? – Насмешливыми были не только глаза, но и голос тоже.

Секунду Ефанда боролась между желанием заявить, что не отпустит сына от себя, и опасением за свою судьбу. Брат откровенно наблюдал эти ее страдания, не сводя глаз. Их взгляды скрестились, казалось, еще мгновение, и в стороны полетят искры, словно скрестились два харалужных меча. Но взгляд князя оказался сильнее, сестра опустила очи и вопреки своей решимости почти промямлила:

– Ингорь… сказал… А я?

Продлись это противостояние еще немного, и Олег уступил бы женщине. Но сестра оказалась такой же слабой, как и все другие, и он потерял интерес и к борьбе с ней, и к ней самой. Чуть пожав плечами, Олег шагнул дальше, увлекая за собой княжича:

– Ты? У тебя есть Ижора…

Теперь в его голосе не слышалась даже насмешка. Сестра перестала существовать, она только мнила себя настоящей княгиней, а на деле оказалась простой беспомощной женщиной, дрожащей за свою шкуру. Уж лучше бы, как другая жена Рюрика, шагнула в морскую воду со связанными руками, не пожелав подчиниться воле мужа. Так поступила мать Силькизиф, когда муж уличил ее в преступной любви к молодому варягу, та не дала утопить себя, как преступницу, сама бросилась с борта драккара, понимая, что погибнет, но пощады не попросила. А эта дрожит над своей жизнью и ничем не может защититься. Нет, хотя сестра и поет Игорю песни о подвигах героев, она никогда не вырастит из мальчика такового. Князь Олег окончательно решил для себя, что заберет ребенка с собой и сделает из него настоящего князя вопреки желанию его матери. В конце концов, о ком ему еще заботиться?