Я закатываю глаза и отворачиваюсь, глядя на длинную дорогу, которая уходит, извиваясь, от Рэдвуда.

– Долго нам еще?

– После следующего поворота налево, – говорит он и бросает на меня взгляд. – Я не шучу, тебе нельзя выходить из машины.

– Да я поняла.

Дэмиен нервничает – такое нечасто увидишь. В последний раз я видела, чтобы он боялся, когда ему было двенадцать и владелец магазина застукал его с рюкзаком, полным банок сидра, и вышвырнул его за дверь. Может быть, он просто лучше научился скрывать это, чем я. Но сейчас он явно волнуется.

– Слушай, если это слишком сложно или ты останешься в долгу каком-нибудь, я могу найти машину другим способом.

– Все нормально. Я так хочу.

Он не для тебя это делает. Он делает это ради денег.

До того как я уехала из дома, я и не замечала, как они похожи с ма. Он говорит как она, смеется как она, даже зубы у него становятся как у нее, желтые, с пятнами от курения. У него точно где-то там есть сердце, под всей этой жесткостью и бравадой. Но он все-таки Барнс: мы всегда забираем что-то у других, чтобы защитить самих себя; даже у семьи. Я ведь делаю то же самое: использую его, обещая мифическую награду.

Я замечаю, что за кустарниками вдоль дороги виднеется куча металлолома: она поблескивает в лучах солнца, которое ненадолго выглядывает в просвете между облаками. Дэмиен сбрасывает скорость и поворачивает налево у большой вывески, которая гласит: «Рэдвуд. Металл высокого качества». Вывеска парадоксальным образом уже ржавеет. Под названием нарисован круглый символ: две змеи сплелись, касаясь друг друга головами. Может, с металлом у них все в порядке, но брендинг отстойный.

Дэмиен едет по длинной ухабистой дороге в рытвинах и выбоинах, в конце которой виден большой склад, окруженный забором из сложенных друг на друга битых машин. При въезде во двор стоит будка охранника. Дэмиен подъезжает и опускает стекло.

– Я к Джексу.

Человек в будке кивает и машет ему рукой, чтобы проезжал.

– Кто такой Джекс?

– Чем меньше ты знаешь, тем лучше.

Он подъезжает к груде металла во дворе и поднимает ручник. Дверь склада открывается, и из нее выходят трое в черных костюмах.

– Жди здесь, пока я не позову, – строго говорит он и захлопывает за собой дверцу.

Я смотрю, как он пересекает двор, подходит к этим людям и пожимает им руки в забавной мужской манере, когда они причиняют друг другу боль, чтобы показать свою силу. Бросаю взгляд на приборную доску – почти десять часов. Через час я увижу доктора Джонс и стану на десять штук богаче.

Нужно перестать ее так называть. Звучит, как будто она все еще выше меня по статусу. Анна Джонс просто убийца, и больше никто.

Я замечаю какое-то движение краем глаза. Это Дэмиен, он машет, чтобы я подошла. Во дворе теперь стоит черная «Ауди», это новая модель А3, потрясающе чистая. Это будет самая красивая вещь, которая когда-либо находилась в моем распоряжении. Мужчин в черном больше нигде не видно.

Я так долго пыталась жить по правилам: уехала от своей семьи, вернулась к учебе, работала до посинения, а потом снова вернулась к тому, с чего начала. А оказалось, что, чтобы получить такую машину, мне нужно было только попросить.

Я выхожу из машины, отгоняя неприятную мысль, как только она появляется у меня в голове.

Может быть, Дэмиен делает все правильно.

Паркуюсь на соседней с больницей улице и к месту встречи иду пешком. Я была в приподнятом настроении, пока сюда ехала, но чем ближе подхожу, тем сильнее начинают сдавать нервы. Одним из условий выхода под залог было обещание не приближаться к больнице, если это не вопрос здоровья. За это я могу сесть в тюрьму до самого суда.

Может, именно этого Анна и добивается. Может быть, это ловушка.

Нет. У тебя паранойя. У нее нет на это никаких ресурсов.

Я иду по тропинке, огибающей больницу, мимо корпусов, где тестируют образцы крови и биопсию, чувствуя, как ветерок доносит запах мусорных баков. Я поворачиваю за угол.

Анна уже меня ждет.

Она выглядит лучше, чем вчера. Помыла и уложила волосы, одежда на ней выглядит дорого. Даже цвет лица у нее улучшился, под солнечными очками виден румянец. Но выражение лица у нее холодное и недружелюбное, губы сжаты в нитку, подбородок высокомерно задран.

– Вы опоздали, – говорит она.

Я перебираю пальцами – руки у меня свободно висят вдоль тела. Я бы многое отдала за то, чтобы сбить с нее спесь.

– Принесли деньги?

Из сумки она достает конверт. Даже отсюда мне видно, что он набит наличными, которые распирают бумажные бока. Рот у меня наполняется слюной. Я хватаю конверт и пересчитываю пятидесятифунтовые бумажки.

– Э-э, это шутка, что ли? Здесь всего пять тысяч.

– Остальное вам придется заработать, – говорит она спокойно.

Во мне мгновенно вскипает ярость. Я так долго сдерживалась, все время прикусывая язык, безропотно принимая каждый удар судьбы. Но ее равнодушие переполняет чашу терпения. Я широкими шагами иду к ней и прижимаю ее к ближайшему мусорному баку, надавив предплечьем на шею.

– Мне кажется, ты не до конца поняла, – говорю я с шипением. – Мы здесь не переговоры ведем. Либо ты отдаешь мне деньги, либо я все рассказываю. Так мы договорились.

Ей хватает наглости улыбнуться. Я нажимаю сильнее. У нее на лбу набухает вена.

– Ничего ты не расскажешь, – голос у нее хриплый из-за того, что сдавлено горло.

– Хочешь проверить?

Она протягивает руку над моей рукой и снимает темные очки. Мы смотрим друг другу прямо в глаза.

– Я знаю, что не расскажешь, потому что не можешь себе этого позволить. Тебе плевать на мораль, иначе ты бы давно уже это сделала. Тебе нужны только деньги. Но в глубине души ты не такой уж плохой человек, как бы ни старалась доказать обратное. Так что не знаю, что там у тебя за ситуация, но, наверное, довольно дерьмовая, раз приходится так поступать. Тебе, очевидно, очень нужны эти деньги. Играй по моим правилам, и ты их получишь.

Я смотрю ей в глаза, раздумывая, есть ли у меня выбор, а потом опускаю руку с разочарованным стоном.

– Ты самая бесящая баба из всех, что я видела, – выплевываю я.

– Ты тоже.

Я закуриваю сигарету, прикрывая ее от ветра, и глубоко затягиваюсь. Когда я снова бросаю на нее взгляд, она поправляет волосы и проводит тонкой рукой по шее; кожа стала ярко-розовой там, где была моя рука.

– Если хочешь получить мои деньги, – говорит она, – тебе нужно знать все, что со мной происходит. Но как только я расскажу, конец. Дороги назад не будет.

Если у меня настолько хреновое положение, что я готова пойти на шантаж, то у нее, наверное, все еще хуже, раз она пошла на убийство. Я смотрю на конверт с наличными в своей трясущейся руке. Пяти тысяч не хватит, чтобы начать новую жизнь.