Мистер Крозье не смеялся, но он ведь вообще никогда не смеялся. Только поднимал брови, делая вид, что сердится и находит Роксану ужасной и очаровательной одновременно. Сказывалось воспитание, а может, он выказывал таким образом благодарность за все, что она для него делала.

Что касается меня, то я заставляла себя смеяться, чтобы Роксана не сочла меня невинной недотрогой.

Помимо анекдотов, она оживляла обстановку рассказами о своей жизни. Приехала в Торонто из какого-то забытого богом городка на севере провинции Онтарио – в гости к старшей сестре. Устроилась на работу в магазин сети «Итонз»{65}. Сначала уборщицей в кафе, потом кто-то из менеджеров заметил, что она работает с огоньком, и ее взяли продавщицей в отдел перчаток. (Рассказывала она про это так, будто ее открыл режиссер студии «Уорнер бразерс».{66}) И кого бы, вы думали, она там видела? Барбару Энн Скотт{67}, знаменитую фигуристку! Та купила пару белых лайковых перчаток длиной до локтя.

У старшей сестры было столько кавалеров, что ей приходилось подкидывать монетку, решая, с кем сегодня пойти на свидание. Роксане поручалось встречать отвергнутых ухажеров у дверей пансиона и выражать им сожаление, в то время как сама сестра убегала через заднюю дверь. Роксана считала, что именно тогда она научилась так болтать. Вскоре кое-кто из парней, с которыми она знакомилась таким образом, начали приглашать на свидания уже ее саму. Сколько ей было лет, они не знали.

– Ну и я пустилась во все тяжкие, – закончила Роксана.

Я стала понимать: оказывается, есть такие девушки, которых охотно слушают не из-за содержания их рассказов, а потому, что они болтают с радостью и удовольствием. Их лица светятся от этой радости и убеждения, что любое их слово доставляет слушателям наслаждение. Есть, конечно, неприятные исключения вроде меня – те, кто радости не разделяет, но это уже их проблемы. И перед такими, как я, эти девушки особо распространяться не будут.

Мистер Крозье сидел прямо, обложенный подушками, и смотрел на мир счастливым взглядом. Он был счастлив, что может закрыть глаза, а она все будет говорить, а потом откроет их и обнаружит Роксану рядом с собой, как шоколадного зайца утром на Пасху. А потом будет следить за каждым движением ее леденцовых губ и за каждым вилянием ее пышного зада.

Старая миссис Крозье только покачивалась взад-вперед, продолжая пребывать в каком-то оцепенении от удовольствия.

Роксана проводила теперь наверху не меньше времени, чем внизу, где делала массаж. Я не могла понять, получает ли она дополнительную плату. А если нет, то зачем тратит столько времени? И кто может ей заплатить, кроме старой миссис Крозье?

И ради чего?

Ради того, чтобы ее пасынок чувствовал себя счастливее, комфортнее? Вряд ли.

Может, чтобы самой развлечься?

Как-то раз, когда Роксана вышла из его комнаты, мистер Крозье сказал, что ему ужасно хочется пить. Я спустилась вниз, чтобы налить воды из кувшина, стоявшего в холодильнике. Роксана укладывала свои вещи, собираясь домой.

– И чего я так засиделась? – спрашивала она себя вслух. – Не хватало еще тут на училку наткнуться.

Я не сразу поняла.

– Да на Сильвию, – пояснила Роксана. – Она же от меня не в восторге, правда? Интересно, она хоть раз про меня спросила, когда возила тебя домой?

Я ответила, что Сильвия никогда ее не вспоминала во время наших поездок. Да и с какой стати?

– Дороти говорит, что жена не умеет с ним управляться. Говорит, я лучше. Со мной он чувствует себя счастливым, а с ней – нет. Это Дороти говорит. А что, если она в лицо ей такое скажет?

Я вспомнила, как Сильвия бегом поднималась по лестнице к мужу, когда приезжала вечером с работы. Неслась, едва поздоровавшись со мной и со свекровью, вся раскрасневшаяся от нетерпения и отчаяния. Мне хотелось сказать об этом, чтобы хоть попытаться защитить Сильвию, но я не знала, как это сделать. В присутствии таких самоуверенных людей, как Роксана, я всегда терялась, даже если они не возражали, а всего лишь не слушали, что я говорю.

– Так она точно ничего про меня не говорит?

Я подтвердила: нет, не говорит.

– Она очень усталая приезжает.

– Ну да. Все устают. Но некоторые умеют это скрывать.

Тогда я заявила – просто из духа противоречия:

– А мне она нравится, очень-очень.

– Какчень-какчень? – передразнила Роксана.

Она протянула руку и игриво, но неприятно взъерошила мне челку, – я совсем недавно сама ее подстригла.

– Надо бы тебе подстричься как следует.

«Дороти говорит». Если Роксана нуждается в восхищении – такая уж она уродилась, – то что же нужно Дороти? Мне казалось, в доме затевается что-то дурное, но что именно, я не понимала. Может быть, старой миссис всего лишь хотелось подольше задержать у себя любимую Роксану?

Лето перевалило за половину. От жары в колодцах высыхала вода. Поливальная машина больше не приезжала, а в магазинах, чтобы товары не выцветали, завесили витрины какими-то полотнами, похожими на желтый целлофан. Листья сделались пестрыми, трава – сухой.

Старая миссис Крозье продолжала вскапывать землю в своем саду, день за днем. Так полагалось: в засуху надо копать и копать, пока не докопаешься до подземной влаги.

Летняя школа в университете заканчивалась в середине августа, и после этого Сильвия могла быть дома постоянно.

Мистер Крозье все еще радовался приходам Роксаны, но часто впадал в сон. Он мог заснуть, сидя в постели и не откидываясь на подушку, прямо в то время, когда она шутила или рассказывала анекдоты. Пробудившись буквально через мгновение, он спрашивал, где находится.

– Да тут, тут, засоня, – отвечала она. – Эй, обрати на меня внимание, слышишь? А то отшлепаю. Или ты хочешь, чтобы тебя не отшлепали, а пощекотали?

Он заметно сдал: щеки впали, как у старика, а уши казались прозрачными, словно были не из плоти, а из пластмассы. (Мы, правда, не знали тогда слова «пластмасса», а говорили «целлулоид».)

В мой последний рабочий день – он же последний день перед отпуском для Сильвии – Роксана должна была делать массаж.

Сильвия уехала в университет пораньше – из-за какой-то церемонии, и поэтому я шла пешком через весь город и добралась, когда Роксана была уже на месте. Они со старой миссис Крозье сидели на кухне. Когда я вошла, они посмотрели на меня так, словно вообще забыли про мое существование, а я тут явилась и прервала их разговор.